Весна 1310 года вообще стала для тамплиеров весной надежды. После двух лет проволочек наконец-то начала работать независимая от короля церковная комиссия, возглавляемая архиепископом Нарбоннским. Пытки прекратились. Комиссия требовала от тамплиеров выбрать из своей среды защитников. Но именно квалифицированные юристы, которые среди тамплиеров были, напоминали братьям, что даже выбирать защитников нельзя, ибо судят орден в целом, и защитников юридически, по уставу тамплиеров, должен назначать великий магистр, который содержался в изоляции. Власти боялись, что магистр потребует своего освобождения или, самое меньшее, отправки к Папе. Получался юридический тупик, который юристы-тамплиеры успешно преодолели: они официально заявили о том, что не берут на себя функций защитников, хотя товарищи их выбрали, но не сопротивлялись, когда комиссия обязала их выполнять обязанности адвокатов фактически: участвовать в допросах свидетелей, заявлять жалобы.
Если в 1307 году лишь 15 рыцарей из шестисот устояли под пытками, то в феврале 1310 года к ним присоединились 532 храмовника. Лишь 15 человек были сломаны настолько, что и в это мгновение общей надежды отказались от права на защиту. Остальные выбрали девятерых членов ордена в качестве своих адвокатов; среди них выделялись двое профессиональных юристов: Жан де Монреаль и 44-летний Пьер де Болонья. Последний, видимо, окончил знаменитый университет в Болонье: во всяком случае, с королевскими юристами он сражался на равных. Он и до ареста был главным юристом (прокуратором) ордена, но подчеркивал, что на защиту в процессе ему нужно особое распоряжение великого магистра. Комиссия, однако, с таким же усердием блокировала все попытки с магистром встретиться или хоть как-то снестись. В ход шла казуистика: тамплиерам заявили, что великий магистр отказался от защиты и тем самым утратил все полномочия — так истолковали его отказ от защиты перед королем и требование разрешить защиту перед Папой.
Если де Монреаль напирал на то, что тамплиеры героически гибли во время обороны Палестины (и, кстати, исчислил общее число погибших за два столетия рыцарей в двадцать тысяч человек), то де Болонья оперировал правовыми категориями. Он потребовал, прежде всего, освободить всех арестованных, чтобы избавить их от морального давления, тем более — от пыток. Заявил отвод участию в процессе отлученного от Церкви Ногаре, вообще потребовал исключения из заседаний всех лиц, чья заинтересованность в исходе дела очевидна. Он заявил, что вообще тамплиеров может судить только Папа, даже если речь идет о суде лично над членом ордена, — и сослался на прецедент, когда Бонифаций VIII сам судил одного из братьев, пересмотрев приговор великого магистра об исключении из ордена и наложив на провинившегося простую епитимью: в течение года и одного дня есть, ставя пищу на пол, как животное.
Многое из того, что говорил де Болонья, было в высшей степени умно и точно. Он объяснял, что арест и пытки лишили братьев "свободы ума и воли", а, следовательно, и "знания, памяти и понимания", что и повлекло за собой совершенно безумные показания. Этим умным и точным словам цены бы не было, скажи их прокуратор еще до ареста, тогда, когда инквизиция вела процессы не против тамплиеров. Но, будучи на свободе, юрист как-то не задумывался над некоторыми недостатками в отправлении правосудия своей эпохи, считая ее вполне разумной для борьбы с еретиками. Вот когда он сам оказался под обвинением, тогда заговорил иначе. Пожаловались даже на то, что с тамплиеров, заключенных в тюрьму, берут плату за свечи и стирку, берут по два су за то, что расковывают перед допросами, и столько же — за то, что после допроса заклепывают кандалы. Раньше надо было бы задуматься над тем, каково приходится жертвам инквизиции.
Среди остававшихся на свободе юристов, обслуживавших королевскую волю и собственное рвение об истине, были поразительные подлецы. Жан де Пуйи, доказывал в специальном сочинении, что, даже если тамплиеры невиновных в том, в чем признались, они, во-первых, виновны в чем-то еще, ибо вовсе безгрешных людей нет, а во-вторых, вообще нельзя говорить о невиновности, можно лишь говорить об отсутствии доказательств невиновности, и вообще — если освободить тамплиеров, подозрения останутся и орден будет источником соблазна для христиан. В общем, назад хода нет. Если тамплиеры отказываются от признаний в еретичестве, значит они — упорствующие еретики и подлежат сожжению в качестве таковых.
Правда, большинство богословов и юристов все-таки не опускались до такой беспредельности подлости и считали возможным считать тамплиеров раскаявшимися еретиками, что означало отмену смертной казни. Все же хитроумные возражения тамплиеров отводили простым указанием на то, что король действует в данном деле как Божий помазанник, защищающий веру, и в этом качестве не связан процедурными моментами.

12 мая 1310 года: первая казнь тамплиеров

Как ни страшна была инквизиция, она была шагом вперед в судопроизводстве. Даже та слабая возможность защиты, которая была предоставлена тамплиерам, использовалась ими успешно. Перекрестные допросы свидетелей показали, что никаких прямых улик обвинения нет. Даже те тамплиеры, кто не отказался от показаний, теперь говорили, что сами не отрекались от Христа, а только слышали, что есть какой-то такой секретный устав ордена, по которому надо отрекаться, сами не занимались мужеложством, а только слышали что-то такое... Юридически грамотные требования перенести дело на суд Папы опровергнуть было нельзя. 4 апреля 1310 года Папа издал буллу Alma mater о переносе на год собора, который должен судить орден. В Англии, где пыток не было, ни один из арестованных тамплиеров ни в чем не сознался.
Король Филипп поступил просто: обратился к архиепископу Сансскому Филиппу де Мариньи, в чью епархию входил Париж. Брат архиепископа Энгеран де Мариньи, кстати, был министром финансов и в 1310 году явно оттеснял Ногаре в качестве главного советника короля. Король предложил архиепископу начать суд над тамплиерами — не над Орденом, который-де пусть судит собор, а над отдельными членами ордена — в качестве главы епархии. Такие же предложения были сделаны епископам других епархий Франции (впрочем, абсолютное большинство тамплиеров было свезено в Париж). 8 мая 1310 года арестованные храмовники узнали об этом и заявили коллективный протест папской комиссии. Комиссия сама была в тихой панике: явно готовилось грандиозное беззаконие. Но, разумеется, конфликтовать с королем комиссия не намеревалась, оставляя это Папе. Тамплиерам заявили, что комиссия не правомочна оценивать деяния архиепископа Сансского. И уже через четыре дня, 12 мая 1310 года, в Париже сожгли 54 тамплиера. Все они буквально кричали о своей невиновности, о том, что их оклеветали и не дали им справедливого суда. Более того, в спешке сожгли некоторых рыцарей, которые не признались в ереси даже после пыток. Признавшихся же и отказавшихся от защиты собор освободил от казни. Точные имена казненных известны не все. Пьер де Болонья, во всяком случае, после этого из всех протоколов исчезает. Сожжения продолжались и после 12 мая, но уже меньшими группами.
Массовое сожжение тамплиеров произвело нужный эффект: 198 человек из оставшихся в живых опять признали свою вину. Не понадобилось новых пыток: знание о том, что собратьев сожгли, наплевав на всякие юридические процедуры, оказалось лучшей пыткой.
Перед папой Климентом V было две возможности: осудить короля, бросив тень на помазанника Божия, либо осудить тамплиеров, бросив тень на крохотную (тысяча человек) и чересчур независимую организацию, в основном состоящую из мирян, чье богатство было уже давно конфисковано. Борьба за тамплиеров могла оказаться бесполезной: ведь у Папы не было армии, которая бы освободила рыцарей, содержавшихся в королевских тюрьмах. Пришлось бы бороться не только с королем, но и с суеверной верой в колдунов и изменников христианству. Почти естественно, что Папа предпочел взять сторону короля. Тактически это было мудро. Другое дело, что в памяти европейских народов что-то щелкнуло и еще нечто, не слишком благоприятное не только для Климента V, но для всего христианства в целом, в этой памяти отложилось. Не понять современного антиклерикализма и секуляризма, не вспоминая истории тамплиеров — истории, когда иерархи Церкви изменили справедливости.
23 декабря 1310 года Климент V в послании Эдуарду Английскому обещал ему прощение грехов и вечную милость Божию, если он передаст английских тамплиеров французскому суду. Эдуард предпочел сделать уступку другую: летом 1310 года он разрешил пытать тамплиеров, и они тут же начали признаваться в ереси. Только магистр Англии так ни в чем и не признался (он умер во время заключения в Тауэре). В Папском государстве пытки были применены — и тамплиеры, которых были считанные единицы, признались. В Кастилии-Леоне, в Португалии, в Ломбардии, в Анконской Марке, в Равенне пытки остались под запретом, — и тамплиеры ни в чем не признались. В Арагоне пытки разрешили, но тамплиеры все равно ни в чем не признались. Видать, палачи были похуже французских. В мае 1311 года собор в Трире оправдал сорок немецких тамплиеров. Архиепископа Магдебургского, начавшего процесс против нескольких тамплиеров своей епархии, осудили (только морально) остальные немецкие епископы . 18 июня 1311 года собор в Равенне оправдал семерых равеннских тамплиеров, признав невиновными и тех, кто сознался под пытками, рекомендовал Папе сохранить орден. Папа был раздражен.

22 марта 1312 года: ликвидация Ордена тамплиеров

16 октября 1311 года открылся Вьенский собор (пятнадцатый Вселенский), тот самый, который был отложен ради суда над тамплиерами. На открытии Папа заявил, что вопрос о тамплиерах — главное дело собора (да и было ясно, что двумя другими проблемами — организацией нового крестового похода или реформы Церкви — никто всерьез не занимается). На собор были официально приглашены тамплиеры, но, разумеется, никто не ждал, что они появятся. Когда перед отцами предстали семеро рядовых рыцарей и заявили, что готовы защищать орден, все были изумлены. Разумеется, под каким-то юридическим предлогом им выступать не разрешили. Однако, большинство прелатов (кроме французских) были настроены если не в пользу ордена, то, по крайней мере, в пользу справедливого разбирательства дела. Но до суда так и не дошло. 20 марта в город прибыл король Франции с огромной (вооруженной) свитой. 22 марта Папа подписал буллу Vox in excelso, ликвидировавшую орден. В булле Папа назвал тамплиеров "ненавистными французскому королю", что было то ли верхом бесстыдства, то ли намеком на свою беспомощность. Тот же собор снял церковное отлучение с Вильгельма Ногаре.
За пределами Франции такой "суд" лишь укрепил недоверие к обвинениям против тамплиеров. Во Франции кто не верил — молчал. Из всех богословов Сорбонны только Жак де Терине посмел издать трактат "Против нечестивого запрета", в котором доказывал, что, если бы даже тамплиеры и были виновны (что ему представлялось в высшей степени сомнительным), судили их несправедливо. Рассказывали (к сожалению, ошибочно), что десять кардиналов вернули Папе красные шляпы — символ своего чина — в знак протеста против его подхалимского поведения по отношению к французским властям . Доминиканский богослов Пьер де ла Палю пришёл в инквизицию (французскую!) и заявил, что материалы процесса свидетельствуют: следует доверять тем тамплиерам, которые не признавались в ереси, а не тем, которые признавались, чтобы спасти свою жизнь. А ведь доминиканцы вообще недолюбливали тамплиеров (как, впрочем, и другие ордена), и инквизиция была доминиканским заведением. Палю рисковал жизнью. Данте сравнил суд над тамплиерами с судом над Христом, а Филиппа назвал "новейшим Пилатом"

Судьба тамплиеров и их имущества

2 мая 1312 года буллой Ad providem имущество тамплиеров было передано ордену госпитальеров (с 16 века их обычно называют мальтийскими рыцарями). Исключение было сделано для земель на Иберийском полуострове: там арагонский король слишком боялся усиления госпитальеров и добился передачи земель ордену Калатравы. Король Португалии в 1319 году фактически лишь переименовал орден, да и то дал название, все из того же Бернара: Орден Милиции Иисуса Христа (Militia Iesu Christi). И эти переименованные тамплиеры активно участвовали в великих путешествиях и географических открытиях португальских королей. Во Франции и Англии земли тамплиеров еще несколько десятков лет находились во владении королей и знати, лишь постепенно — судом, а еще более взятками, фактически выкупом — госпитальеры добились получения этих земель. Французский король вообще считал, что имущество тамплиеров разве что покрывает расходы по проведению суда над ними. Что до людей, оставшихся в живых благодаря безоговорочному покаянию, им даже назначили пенсии (в Англии даже весьма неплохие). Правда, от них потребовали жить по монастырям, — ведь обеты тамплиеры принимали пожизненно. Между тем некоторые храмовники после уничтожения ордена вовсе не собирались идти в монастырь, не к тому они готовились. Кое-кто из них даже женился — таковых вынудили расстаться с женами.

18 марта 1314 года: последняя казнь тамплиеров

18 марта 1314 года в Париже трое кардиналов возглавили суд над четырьмя руководителями ордена Нищих Рыцарей. Двое из них — великий магистр Жак де Моле и прецептор Нормандии Жоффруа де Шарни — вновь заявили, что не признают себя виновными, вновь потребовали суда у Папы. Суд прервался, не начавшись: парижский прево забрал двоих героев по приказу короля и в тот же день сжег их на островке Жаво на Сене, между королевским садом и храмом августинцев — тех самых каноников, в подражание которым был основан орден. Сожгли, между прочим, не удушив, как это обычно делалось — то есть, самым жестоким образом. Никакого приговора никакой — ни церковный, ни светский — суд не выносил вообще. Все делалось в такой спешке, что сожгли рыцарей на земле, принадлежавшей не королю, а монахам Сен-Жермен-де-Пре, из-за чего потом долго тянулось судебное разбирательство.
Смерть рыцари приняли героически. 20 апреля того же года умер папа Климент V. 29 ноября погиб на охоте от клыков кабана король Филипп Красивый. Разумеется, стали говорить, что великий магистр призвал своих врагов предстать с ним на суд Божий в течение года, даже писать, что он умер "точно в срок", предсказанный де Моле. На самом деле, и о "заклятии" известно лишь из поздней легенды, и никаких "точных" сроков даже эта легенда не называла. Двое тамплиеров, 18 марта признавшие себя виновными, получили пожизненное заключение.

20 век: Легенда о тамплиерах

Лишь в 20 веке историки (не только церковные и, увы, прежде всего не церковные) признали все обвинения против тамплиеров ложными. Но в популярных книжках (а кто знает, что считать "скрижалями истории" — покрытые пылью академические томины или взахлеб читаемые памфлеты) тамплиеры по-прежнему виновны. Причем, недоверие к Церкви (как у Януша Ковальского, автора краткой истории папства, выпущенной русскими коммунистами в год своего падения) не распространяется на светскую власть, и человек спокойно пишет, что "огромные доходы и финансовые операции" ордена "наносили ущерб королевской казне". Легче, оказывается, подозревать во всем дурном Церковь, чем государство. Нормальные люди, обычно отлично понимающие, что ягненок виноват лишь тем, что волку хочется кушать, словно дуреют, если речь идет о "церковном" ягненке и "светском" волке. Все сомнения толкуются в пользу "своего" — а "своим" оказывается тот, кто против Церкви.
В случае с тамплиерами, правда, Церковь была одновременно и мученицей, и мучительницей. Ведь инквизиция тоже была против тамплиеров. И тогда вступает в действие дополнительный фактор: люди жаждут таинственного. Более того, чем дальше люди от подлинно таинственного, чем агрессивнее они относятся к той Тайне, которая у всех на виду — на Кресте, в Церкви — тем активнее они ищут таинственное по самым странным сусекам. Так подпитывается миф о том, что хотя тамплиеров осудили несправедливо, но "что-то такое" все-таки у них было. Это абсолютно нелогично, это абсолютно ни на чем не основано, — но хочется людям мистики с пряностями. Осенним днём 1996 года в одном московском книжном магазине продавалось сразу четыре книги о тайных обществах, оккультизме, загадках истории — и в каждой о тамплиерах была отдельная глава. Читать эти книжки, зная правду, невыносимо — но ведь именно такой бред пользуется особым спросом, и потому, пожалуй, и пользуется, что в него заведомо можно не верить. Это куда легче, чем "Архипелаг ГУЛаг" читать. Поклонялись, поклонялись тамплиеры чему-то такому великому и таинственному, чему потом от них и розенкрейцеры научились, и масоны... А в доказательство еще и картинки: например, красивейшая средневековая миниатюра: святой Бернар Клервоский благословляет первых тамплиеров, а нижняя часть иллюстрации изображает некое подземелье, в котором беснуется негодующий сатана. И подпись: мол, внизу изображен тот самый бес, которому тамплиеры поклонялись. Хорошо хоть, не написано, что они это делали по благословлению св. Бернара — хотя намекнуто, намекнуто...
Если такое пишется в ненаучно-популярных книжках, то ясно, что в беллетристике пишут в сто раз более бредовые вещи. Тамплиеры решительно попали в одну кампанию с фараоном Тутанхамоном и его проклятием. О рыцарях русский читатель знает, прежде всего, из "Айвенго" Вальтер Скотта, в котором "надменный храмовник" совершает всяческие злодеяния, в котором тамплиеры безумно богаты и горды, а орден ликвидирует Ричард Львиное Сердце (умерший намного ранее всей этой истории). Тем не менее, эти ошибки — ничто по сравнению с фантазиями бульварных исторических романов Мориса Дрюона (начинающихся именно с тамплиеров: будто их проклятие определило историю Франции на многие века и было истинной причиной Великой Французской революции). Еще хлеще Еремей Парнов. В его романе "Ларец Марии Медичи" действие тоже начинается с тамплиеров: "Орден ... это невидимое государство, опутавшее всю Европу, черпающее силу крови и духа в Азии ... Проявляют удивительное равнодушие к своему истинному предназначению: войне с неверными, которую столь доблестно ведет христианский мир в лице Тевтонского ордена ... В подземном храме тамплиеры поклоняются мерзкому идолу под именем Баффомет. А вид тот идол имеет козлиный и во лбу, меж рогами его, вставлен невиданный алмаз ... Вместе с другими сокровищами катаров он перешел, после альбигойских войн, во владение Храма ... Орден давно уже превратился в тайный союз, который все ненавидят". Ещё и альбигойцы помянуты, которые бы от тамплиеров шарахнулись как черт от ладана!
Слухи о "голове" тамплиеров удивительно точно легли на древнее мифологическое представление о "живом мертвом" — например, о голове Горгоны. Еще до падения Константинополя и среди византийцев, и среди франков рассказывали романы о том, что у византийских императоров в ларце хранилась живая голова, которую показывали врагам, и те умирали, — а родилась та голова от пирата, изнасиловавшего дочь императора. Есть в этом нечто завораживающее, почему и в цирке до сих пор "говорящая голова" — беспроигрышный номер, и до сих пор в России с увлечением читают роман Александра Беляева "Голова профессора Доуэля", а в Англии — роман Клайва Льюиса "Мерзейшая мощь", в котором антихристианская оксфордская интеллигенция поклоняется не чему-нибудь, а именно голове сарацина. Ох, зачем же на интеллигенцию катить то, что уже задавило тамплиеров...
В сущности, тамплиеры — вслед за Галилеем — стали одним из антихристианских мифов. Большинство отвергающих христианство делают это на свой страх и риск, не апеллируя к сожжению Джордано Бруно. Но меньшинство ищет опору в каких-то "фактах" злокозненности Церкви, якобы доказывающих, что "идея, брошенная в массы, словно девка, брошенная в полк", что главная ошибка Христа и есть основание Церкви (либо отрицают, что Он её основал). Ярче всего это проявилось в книге типичного французского интеллектуала Амбелена, без малейших доказательств утверждающего, что Иисус — старший сын Иуды Галилеянина, что "в действительности абсолютно неправомерно утверждать, что христианство выросло из Ветхого Завета и является его логическим продолжением", и что тамплиеры якобы узнали об этом на Востоке. "Возможно также, что храмовники общались с раввинами или с руководителями исмаилитской секты ассасинов, высказывавшими для них соображения, на которые тамплиерам было нечего возразить". Разумеется, "возможно" тут означает, что это совершенно невозможная и бездоказательная фантазия. Что до поклонения голове, Амбелен делает еще более невероятное предположение: якобы мусульмане использовали детские головы для ворожбы, и несколько таких голов заполучили тамплиеры. И весь этот бред кончается величественным гимном последнему магистру тамплиеров, стоящему на костре: "Из глубины разгорающегося пламени, которое через несколько мгновений превратится в жарко пылающий костер, доносится человеческий голос. Он стоит выше всех философских завещаний мира, так как он возвещает последние мысли человека, готовящегося принять смерть".

1357 год: Плащаница появляется вновь

Через сорок лет после гибели тамплиеров Плащаница объявилась вновь — у некоего Жофруа де Шарни (которого для ясности обозначим вторым). Разумеется, сразу встаёт вопрос: кем он приходился "первому" Жофруа де Шарни, сожжённому в Париже в 1314 году? Генеалогия отказывается отвечать — она ведь точная наука. Ясно, что однородцы, но степень родства неизвестна. Однако зацепочка — налицо.
Шарни II был настоящим рыцарем — то есть весьма благочестивым идеалистом. Жизнь обходилась с ним, как Сервантес — с Дон Кихотом. Попытался де Шарни освободить занятый англичанами Кале, но был предан кем-то и попал в плен к ненавистным островитянам. Лишь через полтора года (в течение которых рыцарь успел написать несколько меланхоличных и очень религиозных стихов, а также дать обет построить церковь) король заплатил за него выкуп. В 1353 году король же назначил Шарни II пособие — точнее, дал денег на строительство церкви, построить которую поклялся Шарни. 28 мая 1356 года храм освятил местный епископ Анри Пуатье. А еще через четыре месяца, 19 сентября 1356 года, Шарни II был убит в знаменитой битве при Пуатье, где ему было доверено знамя Франции. Он рубился топором, а погиб потому, что заслонил короля от удара копьем. Через четырнадцать лет, когда военные действия утишились, за счет короля Шарни II похоронили в Париже.
Девизом де Шарни имел: "Честь всё покоряет". Рыцарь много путешествовал по Востоку и, в сущности, мог получить Плащаницу и там, но тогда совершенно неясно, почему он на редкость твердо молчал о её происхождении и вообще не афишировал святыню. Официально строительство храма никак не было связано с реликвией.
Судя по всему, де Шарни II не собирался ограничиваться строительством церкви. 6 января 1352 года он вместе с еще несколькими рыцарями — и с одобрения короля — основал орден Звезды. Как и тамплиеры, члены нового ордена клялись никогда не отступать в сражениях. Вполне возможно, что этот орден — как и ордена в Испании, Португалии и других странах, фактически давшие убежище идее тамплиеров — должен был продолжать традицию тамплиеров, а зримым символом традиции и призвана была стать Плащаница (хотя нет никаких данных о том, что Шарни II намеревался выставлять ее на публичное обозрение). Перед битвой при Пуатье ордену дали более пышное название: Орден Нашей Девы Благородного Дома. Но все основатели ордена погибли в битве при Пуатье.
Вдова де Шарни осталась с сыном — тоже Жофруа де Шарни (пусть будет третий), без денег, с ответственностью за храм в Лире, в котором было шесть каноников. Король, обещавший платить на содержание храма 140 ливров в год, попал в плен к англичанам. И в женскую голову пришла, как всегда, та трезвая мысль, которая не приходила в голову мужскую: сделать на Плащанице деньги. В 1350 году тысячи людей шли в Рим не только за отпущением грехов по случаю юбилейного года, но и поклониться Плату Вероники (кстати, в последний раз — затем плат убрали). Почему бы этим людям не пойти в Лире? Всё, связанное со Страстями Христовыми, было очень популярно в этом столетии черной чумы. Жанна не стала добиваться справок о том, что реликвия подлинная (да кто бы и дал такую справку!). Она заявила, что Плащаница — изображение, сделанное живописцем. На всякий случай, подыскали художника, готового поклясться, что он сделал Плащаницу. Разумеется, он не мог объяснить и не объяснял, как изображение сделано, почему Христос изображен нагим, почему изображение такое необычное.
В 19 веке на дне Сены нашли сувенир для пилигримов, изготовленный в 14 столетии: два священника держат ткань, на которой совершенно ясно отчеканены изображения нагой человеческой фигуры спереди и сзади. Это уж несомненно Плащаница, причем развернутая. Ни одна реликвия, икона, образ той эпохи не изображали тело Христа таким образом. Кстати, в 1357 году богословы, к которым обращался за советом епископ Труа Анри де Пуатье, заявили, что "это не может быть подлинная плащаница нашего Господа с запечатленным на ней Его подобием, потому что Евангелие не упоминают о таком отпечатке, а если бы отпечаток был подлинным, маловероятно, чтобы святые Евангелисты промолчали о таком факте". По бокам пластинки герб Шарни и герб вдовы Жанны де Вержи. Впрочем, сувениры изготавливали недолго. Когда вышел из плена король, когда вдова вторично вышла замуж, нужда в деньгах отпала, и Плащаницу перестали выставлять.
В 1389 году, однако, де Шарни III повелел вновь выставить Плащаницу для обозрения и, более того, для поклонения. Официально нигде и никто не утверждал, что это — подлинная реликвия. Но выносилась она торжественно, священники одевали полное облачение, поднимали ткань на специальный помост, перед нею кадили, перед нею кланялись. Впрочем, де Шарни — к тому времени достигший высокого поста бальи (своего рода губернатора) Ко — заручился если не официальной поддержкой Церкви, то неофициальной, причем на самом высоком уровне. Дело в том, что его отчимом был граф Эмон Женевский, который приходился одновременно дядей папы Климента VII. Сам де Шарни женился на Маргарите Пуатье, племяннице того самого епископа, который освящал когда-то церковь в Лире. И обратился Шарни не к местному архиерею, с которым, видимо, у него отношения были неважными, а прямо к своему сводному двоюродному брату Клименту VII. Разрешение на показ было получено.
Епископ Труасский Пьер д’Арси, видимо, поклялся досадить гордому аристократу. Он направил Папе возмущенный меморандум, в котором писал: "Хотя публично не заявляют, что это подлинная плащаница Христа, тем не менее, об этом говорят в частном порядке, и в это верят многие, тем более, что и в предшествующие случаи говорилось, что это подлинная плащаница". Он напирал на то, что известен художник, создавший Плащаницу, что не исключено рождение дикого суеверия. Правда, латинский текст меморандума в этом месте был не так ясен, как хотелось бы противникам подлинности Плащаницы, ибо буквально гласил, что художник "depingere" изображение, — а слово это может означать и "расписывал", и "копировал". Но добился д’Арси немногого: Папа приказал уменьшить число свечей, зажигаемых во время поклонения Плащанице и официально подтвердил, что Плащаница — лишь напоминание о Страстях Христа. Правда, выставлять Плат Вероники в Риме прекратили.

15-20 века: Плащаница попадает в Турин

Шарни III умер 22 мая 1398 года, оставив после себя дочь Маргарет. Поместье в Лире унаследовал его племянник Антуан-Герри Дез’Эссар. Плащаницу, однако, Маргарета явно считала своей собственностью и в 1418 году увезла Плащаницу из Лире, заявив, что боится англичан. Она поместила её в замке своего второго мужа в Сен-Иполлит-сюр-Ду. Тут Плащаница выставлялась ежегодно, с неё делались копии. В 1443 году, однако, Маргарет вызвали в парламент провинции Доле (где находилось Лире) и потребовали вернуть в церковь и Плащаницу, и драгоценности, которые ранее пожертвовали в Лире паломники. Драгоценности были возвращены, Плащаница — нет. Женская голова вновь собиралась сделать бизнес на святыне. В 1449 году Маргарет съездила в Бельгию, где выставляла реликвию, но епископ Льежа проявил непохвальный скептицизм. В 1452 году она повезла Плащаницу в Макон, на юг Франции, но и там никто ею (Плащаницей) не заинтересовался. И, наконец, 22 марта 1453 года в Женеве Маргарет подписала соглашение с герцогом Савойским Людовиком. В обмен на Плащаницу она получила замок Варамбон и умерла она 7 октября 1460 года.
Каноники Лире негодовали. Однако нельзя не подивиться: если бы Плащаница осталась во Франции, ее бы, несомненно, уничтожили во время Великой Французской революции, когда были уничтожены многие почитаемые копии с Плащаницы.
Савойские герцоги почитали Плащаницу как подлинную святыню, как покровительницу своей династии. В 1464 году францисканец-минорит Франческо делла Ровере писал о ней как подлинной "плащанице, в которую Тело Христа было завернуто после снятия с креста", а в 1471 году этот минорит стал папой Сикстом IV. И в этом же году герцог Савойский Амадей IX начал сооружать церковь в Шамбери специально для хранения там Плащаницы. Папа даровал этому храму массу привилегий. 11 июня 1502 года Плащаницу торжественно перенесли сюда. В 1506 году папа Юлий II (племянник Сикста IV) издал буллу, которая устанавливала день празднования Плащанице — 4 мая, и в этот день в Шамбери служили мессу со специально сочиненными молитвами (4 мая было избрано как следующий день после праздника поклонения Кресту — Плащаницу по-прежнему связывали не с Воскресением, а с Распятием). Апогей почитания Плащаницы был омрачен только пожаром 4 декабря 1532 года; удивительно, впрочем, не то, что реликвия попала в пожар — один за две тысячи лет! — а то, что изображение осталось практически невредимым.
В 1578 году Плащаницу перенесли в Турин. Официальным предлогом стало желание епископа Карла Борромео, почитавшегося уже при жизни святым, совершить к ней паломничество: епископ, мол, был слишком стар, чтобы идти, вот ему навстречу святыню и вынесли. На самом деле к тому времени столица набиравшего силу Савойского герцогства была перенесена из Шамбери в Турин, и покровительницу династии хотелось тоже переместить поближе к трону. Борромео шел пешком четыре дня, встречали его ружейным салютом и залпами аркебуз. Ноги епископа истекали кровью. Сорок часов он в одиночестве молился перед Плащаницей. Наконец, в воскресенье 4 мая перед туринским замком герцогов — Палаццо Мадама — на платформе выстроилась городская знать, папский нунций, посол Венеции, князья, сотни священников. Борромео от волнения не смог ничего сказать. Когда внесли Плащаницу, он опустился на колени и заплакал. В 1615 г. в церемонии участвовал епископ св. Франциск Сальский. Он записал в дневник, что думал о том, как же мог Иисус не постыдиться человеческой крови, человеческого пота, стать человеком, пролить пот и кровь, чтобы дать людям вечную жизнь. Разумеется, думать об этом можно было и перед любым изображением Страстей. Не случайно в 1670 г. Конгрегация индульгенций дала "пленарную индульгенцию", то есть опущение грехов тем, кто совершил паломничество к Туринской святыне, отметив, что индульгенция дается "не за почитание ткани как истинной Плащаницы Христовой, но наипаче за размышления о Его страстях, особенно о Его смерти и погребении".
Савойские герцоги все еще были в экстазе. Они выстроили более пышную часовню, куда реликвию перенесли 1 июня 1694 года. Но тут-то и наступил резкий закат благочестия. Мода на паломничества сменилась модой на туризм. Благоговение перед Плащаницей сменилось благоговением перед звездным небом над человеком и бездонной бездной в человеке. В 18 веке Плащаницу выставляли крайне редко, в 19 веке всего лишь пять раз. Герцоги Савойские стали королями Италии, потом были свергнуты, но сохраняли права собственности на Плащаницу. 18 марта 1983 года умер герцог Савойский Умберто II, завещав реликвию Папе с условием, что она будет по-прежнему храниться в Турине.
Она и ныне покоится в туринском соборе во имя святого Иоанна Предтечи. Для неё сооружена внутри собора специальная Королевская Капелла — ротонда из черного мрамора, в центре которой помещен алтарь, украшенный золотыми фигурками херувимов, на нём стоит второй алтарь, на том железная клетка, в которой стоит деревянный ларец. В ларце асбестовый футляр, в асбесте футляр железный, в том деревянный ларец, обложенный серебром, а в том ларце — красный шелк, в шелке — вельветовая ткань, в которой и лежит собственно Плащаница.

История исследований Плащаницы

В 1898 году во время выставки, посвященной юбилею итальянской конституции, 43-летний фотограф Секондо Пиа (любитель, но тогда фотография вообще была уделом любителей) получил разрешение фотографировать вывешенную над алтарем Плащаницу. Он провел в капеллу электричество (тоже тогдашняя новинка) снял ткань в две экспозиции по 14 и 20 минут. А, проявив пластинки, обнаружил, что негатив представляет собой нормальное изображение — то есть что в точном смысле слова негативно изображение именно на Плащанице. Пиа был потрясён — и не он один. Сразу раздались голоса о том, что Бог послал скептическому веку науки научно достоверное доказательство подлинности существования Христа (оно тогда вовсю оспаривалось, не говоря уж о Воскресении).
21 апреля 1902 года в Парижской Академии Ив Делаж, профессор сравнительной анатомии Сорбонны, знаменитый своим скептическим отношением к религии, сделал доклад об исследовании изображения на Плащанице. Он пришел к выводу, что отпечаток вполне мог быть оставлен телом Христа. Секретарь Академии Марселин Бертело отказался печатать текст полностью. Коллеги Делажа сочли, что их дурачат. Делаж был возмущен: "Я охотно признаю, что ни один из моих аргументов не является неопровержимым, но ... религиозный аспект совершенно напрасно связали с проблемой, которая сама по себе является чисто научной ... Если бы речь шла не о Христе, а о персонаже вроде Саргона, Ахилла, о каком-нибудь фараоне, никто бы и не подумал возражать...".
Впрочем, скептичны были не только агностики. В 1900 году в Париже священник Улисс Шевалье издал брошюру, в которой доказывал, что Плащаница изготовлена в 14 веке. В 1903 году о том же писал священник Герберт Томпсон. Правоверный католик Лоуренс Брайт в 1974 году, аккурат в разгар шума вокруг Плащаницы, назвал её "безвредным шарлатанством". Были суждения и резче. Разумеется, верующие, отвергавшие подлинность Плащаницы, не отвергали Воскресения; они отвергали возможность доказать Воскресение — а впрочем, и необходимость.
Плащаницу выставляли и фотографировали еще в 1933 году, в июне 1969 году впервые допустили к ткани ученую комиссию из десяти человек — в основном, местных, туринских учёных, преимущественно католиков. В 1973 году та же комиссия отрезала от ткани 17 крошечных кусочков. В октябре 1978 года торжественно отпраздновали четыреста лет с перенесения реликвии в Турин, причем коммунистический мэр города выделил на празднество около двух миллионов долларов. К Плащанице была допущена комиссия, созданная американскими учёными — результаты именно её обследования в основном и фигурируют в рассказах о Плащанице. Наконец, в 1984 году от Плащаницы были взяты образцы, подвергнутые радиоуглеродному анализу — самому точному из известных сейчас науке способу определения возраста органической материи. Анализ показал 14 век (плюс-минус несколько десятков лет). После этого интерес к Плащанице на Западе резко упал. Как выразился один остроумец, она окончательно перекочевала в один разряд со снежным человеком и летающими тарелочками. В России, однако, дело другое: после того, как в 1990 году в стране христианам дали волю, интерес к Плащанице растет с каждым годом. Впрочем, не стоит и преуменьшать интерес к Плащанице на Западе. В США действует 20 обществ по изучению и пропаганде Плащанице, в Клифтоне (штат Нью-Джерси) есть католический монастырь, ей посвященный. Один журнал, посвященный Плащаницы, перестал выходить в 1983 году, но на свет появились два бюллетеня. Во всемирной электронной сети Интернет есть специальная "веб-страница", на которой помещаются новейшие материалы о Плащанице ("shroud.com").
Что же, собственно, установили медики, анализировавшие отпечаток на полотне так, как анализируют оставшиеся после убийства улики?
Плащаница отображает человека ростом в 181 сантиметр, хорошо сложенного, не обезображенного тяжелым физическим трудом. Правда, правое плечо чуть ниже левого (это заметно в основном со спины), что может говорить о том, что человек работал каменотесом, плотником — а впрочем, есть десятки профессий, дающие тот же эффект. Возраст — от 30 до 45 лет. Наименее заметны обычному человеку, но наиболее интересны врачу раны на лице: заметно распухли обе брови, повреждено правое веко, и под правым глазом следы опухоли, на носу следы удара, рана на правой щеке, царапина на левой и на левой стороне подбородка. На тыльной стороне головы восемь кровоподтеков, некоторые из них раздваиваются (разумеется, сразу возникло предположение, что это — от тернового венца).
На спине, боках и ягодицах видно от 90 до 120 царапин, каждая около двух сантиметров, причём царапины собраны в группы по три. Теоретически, они могли быть оставлены кнутом, на концах которого висели металлические шарики — такие кнуты известны у римлян, их называли "флагрум". Впрочем, в любую другую эпоху похожие орудия пыток известны у любого другого народа, кроме, может быть, кротких эскимосов. Поделив 120 на 3, получаем число 40 — максимальное, по иудейскому обычаю, число ударов плетью. Правда, били Иисуса римляне...
В боку видна рана (4,4 см. на 1,5 см.), которая, по мнению некоторых врачей, не могла быть нанесена длинным и тяжелым римским копьем пехотинца ("хаста") или копьем кавалериста — "пилумом". Это след от копья типа "ланцеа" (по гречески "лонхе"), употреблявшегося легионерами военных гарнизонов.
Два больших (десять на семь сантиметров) пятна на спине около плеч — вполне возможно, следы от несения тяжелого предмета. Почему бы не перекладины креста (несли только ее), которая весила около 30 килограммов? Пятна на коленях, особенно на левом — может быть, следы падения? Ноги скрещены — левая поверх правой. Гвоздь, которым пробили ноги, прошел между второй и третьей метатарсальной костью, прямо над так называемым "соединением Лифранка". Ноги не перебиты. В 1968 году в Иерусалиме были обнаружены останки распятого человека, причем голени его были переломаны, а гвоздь находился в том же месте запястья, что и на Плащанице.
Что до следов крови, то многие наблюдатели считали, что в районе сердца на плащанице видны и следы какой-то светлой жидкости. В Евангелии от Иоанна (19, 34) сказано: "Один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода". В 1930-е годы парижский хирург Пьер Барбэ предположил, что "вода" — это перикардиальная жидкость, которой обычно в организме содержится очень мало, но в стрессовом состоянии ее количество растет. Американский паталогоанатом Энтони Сава счел это объяснение неточным и отметил, что Барбэ, в силу специфики своей больницы, обычно вскрывал трупы не ранее, чем через час после смерти. Он писал, что в его практике в случае избиений иногда в грудной клетке накапливается значительное количество жидкости, которая состоит из двух несмешивающихся частей: темно-красной жидкости и светлой, прозрачной массы. Именно накопление этой жидкости и было, по его мнению, основной причиной смерти, а не потеря крови или разрыв сердца. Положение тела показывает, что голова была подвязана, были связаны руки (иначе бы они стремились вернуться в положение при распятии) и, видимо, ноги.
Для любящих Христа все эти подробности, как и само изображение на Плащанице, могут быть очень дороги, а могут быть совершенно безразличны. Любовь проявляется по-разному. Но исследования Плащаницы лишь в первую половину века ограничивались такими простыми вещами, как число царапин и количество синяков. Исследования 1970-х годов вдохновлялись отнюдь не желанием узнать какие-то подробности о Христе, но узнать как можно больше о Плащанице и, прежде всего, выяснить, когда и как она возникла. В ходе исследований постепенно были выдвинуты различные аргументы "за" и "против" отнесения Плащаницы к евангельским временам вообще и ко Христу, в частности. На сегодняшний день многие из аргументов "за" доказательно опровергнуты, другие — нет, хотя возражения есть на любой довод.

1  2  3  4