Интеллектуальная
элита античного мира.
Тезисы докладов научной конференции 8 - 9 ноября 1995 г.
Мы
хотим рассмотреть сочинение Цицерона "О дивинации" - одно из
теоретических построений античных авторов, в котором определяется место
магии или, точнее говоря, на основании которого такое место могло быть
определено. Нас будут интересовать прежде всего критерии, выдвигаемые
для признания магии нормативной деятельностью, и, соответственно, пути
ее легитимизации. Обращение к таким идеологическим конструкциям необходимо
для того, чтобы мы могли точнее установить ту грань, которая пролегает,
во-первых, между государственной политикой по отношению к магии и общественным
мнением о ней и, во-вторых, между элитарной позицией и мнением среднего
слоя.
Трактат
Цицерона мы хотим интерпретировать с точки зрения обыденного сознания,
выяснить, какие возможности предоставляли эти теоретические построения
для человека, не являющегося ни стоиком, ни скептиком по своей философской
позиции, да и вообще не имеющего философской позиции, а судящего о предлагаемых
философией идеях по их убедительности, правдоподобности, приемлимости,
но в силу своего социального положения вынужденного считаться с господствующим
направлением мысли. Эта обращенность философии к обыденному сознанию одна
из причин, по которой мы остановились на данном трактате. Другая причина
- авторитетность Цицерона.
Нас
не должно смущать скромное место, отведенное магии в трактате (несколько
раз Цицерон упоминает "старух" - sagae - под которыми могут
иметься в виду колдуньи (II, 36; 139), колдуна мы можем усматривать под
названием "марсийского авгура" (I, 132; II, 70); магия имеется
в виду под упоминающейся в конце речи Квинта психомантией (I, 132)), поскольку
Цицерон, обсуждая гадание и суеверие, фактически задает рамки для более
широкой сферы религиозной деятельности, в которые магия обязана будет
войти, если захочет удовлетворить цицероновским критериям нормативности.
Взглянем
на позиции спорящих с самой общей точки зрения. На первый взгляд создается
впечатление, что Квинт стоит на ультратрадиционалистских позициях, защищая
древние религиозные институты, а рационалист Марк "потрясает основы"
своей беспощадной критикой. Эти точки зрения формулируются участниками
диалога в своего рода программных заявления. "Я придерживаюсь того
мнения, - говорит Квинт,- которое не только сложилось в глубочайшей древности,
но и получило всеобщее признание у всех народов и племен" (I, 12).
Марк же, напротив, отрицает авторитет традиции: "древность ошибалась
во многих вещах, на которые теперь мы смотрим совсем по-другому, поскольку
и опыта накопили, и знаний у нас прибавилось, и время прошло" (II,
70). Однако, Цицерон уточняет свою позицию, говоря о необходимости почтения
к религиозным институтам (II, 70; 28). Нам представляется необоснованным
видеть в этом дань цензуре: та же позиция является стержнем религиозного
законодательства в трактате "De legibus" (II, 19), и в реальной
судебной практике Цицерон привлекает ее для борьбы с ненормативными религиозными
действиями (In Vat., 14).
Поэтому
мы склонны видеть принципиальную позицию Цицерона именно в сохранении
status quo в религиозной сфере вообще и в искусстве дивинации в частности.
И следовательно, его заявление служащее лейтмотивом ко всему диалогу:
"следует ведь опасаться, как бы мы или, проявив к этому пренебрежительное
отношение, не впали в нечестие, или, приняв [все на веру], не предались
бабьим суевериям" (I, 7), нужно понимать не как разумный компромисс
между традицией и новаторством, но как использование рациональных методов
в целях сохранения отеческих порядков в противовес нововведениям.
Но
в чем тогда особенность позиции нашего "традиционалиста" Квинта?
Первое, что бросается в глаза, это равный авторитет, который он приписывает
разным народам (I, 90-92). Такая позиция Квинта создает опасное допущение:
если дивинация по существу результативна, то у других народов может быть
более авторитетная традиция предсказания будущего, чем у римлян (I, 25).
А отсюда уже один шаг до религиозных инноваций. И в любом случае позиция
Квинта настраивает на сравнительное изучение разных дивинаторных практик,
то есть легитимизирует и стимулирует обращение к нетрадиционным системам.
Позиция Марка, объявляющая дивинацию бессмысленной в своей сути, лишена
такой опасности для государственной религии.
Итак,
нам представляется, что, оценивая позиции Марка и Квинта в их взаимном
отношении, мы должны видеть в Марке традиционалиста использующего философский
скептицизм для борьбы с инновационными процессами в римской религии, а
в Квинте - человека, чьи воззрения открывают путь нововведениям.
Однако
и в позиции Марка есть определенный потенциал для оправдания магии. Он,
конечно, полностью отвергая существенную значимость дивинации, закрывает
таким образом путь к любому осмысленному обращению к магии, однако оставляет
неожиданную лазейку для определенной группы людей - приверженцев местных
культов. Это особое положение местных культов может быть лишь выведено
из общей тенденции сохранения status quo. Однако в уже упоминавшемся цицероновом
религиозном законе в "De legibus" это сформулировано достаточно
отчетливо: " Да не будет ни у кого особых богов: ни новых, ни чужеземных,
кроме богов, признанных государством; частным образом да чтут богов по
обычаю, унаследованному от предков. В городах люди да устраивают святилища,
в сельских местностях да сохраняют они священные рощи и обиталища ларов.
Да соблюдают они обычаи ветви рода и предков" (II, 19). Таким образом,
магическая практика могла легитимизироваться под вывеской местной традиции
богопочитания. Пример, иллюстрирующий такого рода легитимизацию можно
найти у Аммиана Марцеллина в рассказе об оракуле Безы (XIX, 12, 3; 12).
Речь
Квинта, настраивая на достаточно снисходительное отношение к ненормативным
видам религиозной деятельности, предлагает однако, ряд критериев, по которым
можно отличать достойное от недостойного. Начнем с позитивных моментов,
то есть с того, чему Квинт симпатизирует. Во-первых, это древность практики
(I, 11; 36). Во-вторых, это наличие традиции (I, 105; 107). В-третьих,
профессионализм (I, 72; 78; 105). В случае с негативными характеристиками,
центральным является неприятие невежества. Невежество повинно в неправильном
толковании знамений (I, 118), невежество - причина, по которой Квинт отвергает
целый ряд групп, практикующих дивинацию, в том числе и магов-психомантов
(I, 132). Ведь что, собственно говоря, объединяет всех тех, прорицания
которых отказывается признавать Квинт в заключительном пассаже своей речи?
Что общего у этих гадателей по жребиям, прорицающих за деньги, психомантов,
марсийских авгуров, бродящих по деревням гаруспиков, гадателей Исиды при
всем их национальном разнообразии, при всем различии их дивинаторных практик?
Чуждость культуре и принадлежность к социальным низам.
В
этом отношении оба брата быстро находят общий язык. Марк возмущается,
что благодаря естественной дивинации какой-то "безумный гребец"
может лучше разбираться в политической ситуации, чем профессионалы (II,
114). Он утверждает, что толкование снов бессмысленно, ибо этим занимаются
"люди самого презренного и невежественного типа" (II, 129).
Желая подчеркнуть, что, принимая стоическое объяснение изменения происходящего
в жертве во время дивинации, через непосредственное вмешательство богов,
Квинт переступает границы здравого смысла, он усмехается: "ну уж
в это, право, никакая гадалка не поверит" (II, 35-36). Здесь братья
обретают общую платформу в своей элитарности. Более теоретичный Марк формулирует
это в прекрасном программном заявлении: неужели мы "будем считать
открывателями этой науки писидийцев, или киликийцев, или фригийцев? Можно
ли допустить, что открывателями божественного были те, кто лишен культуры
(humanitas)?" (II, 80).
Итак,
подведем итоги. Рассматривая сочинение Цицерона "О дивинации"
как программное, идеологическое, задающее вследствие влияния автора определенные
рамки для религиозной деятельности, можно выделить следующие положения.
В качестве идеального, наиболее предпочтительного стиля поведения в религиозной
сфере предлагается спокойное, рациональное отправление культа в тех формах,
которые сложились на данный момент, сохраняя в государственном культе
санкционированные властью, а в частной жизни перенятые от предков формы
богослужения (позиция Марка). В качестве сомнительного, но допустимого
стиля поведения рекомендуется обращение к древним, традиционным, элитарным
религиозным системам, представляющим собой трудную, то есть требующую
изучения и накопления опыта, профессиональную дисциплину (позиция Квинта).
А.
В. Петров
Источник: Публикации
Центра антиковедения СПбГУ
|
