В России эту пьесу в переводе русской писательницы, драматурга и поэтессы Татьяны Щепкиной-Куперник поставили на сцене театра Литературно-артистического кружка 4 января 1896 года, в бенефис Лидии Яворской, известной русской актрисы.
Обе эти дамы были лично знакомы с Эдмоном Ростаном, и не раз бывали на его вечерах в Париже. И, поскольку пьесы Ростана ставились на всех сценах Европы, подруги взяли на себя труд и смелость осуществить постановку «Принцессы Грёзы» в России. И… энтузиазма и поддержки своей идея не встретили.
Руководство петербургского Суворинского театра и особенно сам Алексей Сергеевич Суворин - известный писатель, театральный критик и драматург – считали сюжет драмы банальным, маловыразительным, были категорически против постановки драмы «Принцесса Греза» на русской сцене и довольно активно этому препятствовали самыми разными способами. По воспоминаниям современников Алексей Суворин, «приходил на репетиции со своим неизменным посохом, стучал им об пол и из своей ложи громко восклицал на весь театр: «Какой-то дурак едет к какой-то дуре на каком-то дурацком корабле, а эти девчонки (девчонками он называл Щепкину-Куперник и Яворскую. – прим. автора) воображают, что Петербург от этого с ума от восторга сойдет!..»
Однако премьера, все же состоялась и, к великому удивлению руководства театра, отзывы были самые что ни на есть благоприятные.
Драму Эдмона Ростана можно прочесть, кликнув на эту ссылку,
я здесь приведу лишь слова Мелисенты, при встрече с Джауфре:
Принц Жофруа! На зов ваш я пришла.
От пилигримов Франции далекой
Поэма вашей верности высокой
Давно уже известна мне была;
Мы были с вами как две пальмы южных,
Чьи нежные цветы душистой пылью
С другими сочетаются цветами,
К ним долетев на крыльях ветерка.
Когда, смотря на отблеск волн жемчужных,
Я поддавалась странному бессилью,
Я уносилась к вам тогда мечтами
И к вам была невидимо близка.
Когда в часы бессонницы ползучей
Вы ночью тихо слезы проливали -
Бесцельные, по мнению других, -
И я тогда в тоске металась жгучей,
И те же слезы, полные печали,
Лились тогда, мой друг, из глаз моих;
Но, утомившись жить одной мечтою,
Ты пожелал, чтоб ближе я была:
Ты захотел увидеться со мною,
Ты звал меня, и я к тебе пришла;
И я пришла, перед тобой предстала
Я в облаках курений благовонных,
В наряде пышном, царственном моем;
Пускай же запах розы и сандала,
Пусть звуки лютней и виол влюбленных
Тебя поздравят с нашим лучшим днем.
Под звонкий гул колоколов Тортозы
Его пусть с нами празднует весь мир!
Сегодня ведь твоей принцессы Грезы
С тобой, мой принц, свершают брачный пир!
Надо сказать, что после постановки «Принцессы Грёзы» и во Франции и в России тема «Дальней любви» трубадура Джауфре стала невероятно популярна. Настолько, что появился вальс «Принцесса Грёза», духи «Принцесса Грёза», шоколад, почтовая бумага с цитатами из драмы и великолепные ювелирные украшения, созданные по эскизам таких признанных мастеров ар-нуво как Альфонс Муха и Рене Лалик.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Сюжет «Далекой любви» Рюделя, изображенный в драме Ростана оказал влияние на Михаила Врубеля, тогда еще мало известного художника.
Постановку пьесы Ростана Врубель видел в начале 1896 года, и почти в это же время ему поступил заказ на оформление художественного павильона «Художественного отдела» Всероссийской промышленной и художественной выставки в Нижнем Новгороде. Открытие выставки было запланировано на лето 1896 года, и организатором был назначен министр финансов Сергей Юльевич Витте. Надо ли говорить, что Витте задумал провести это мероприятие с широким размахом и на 100 гектарах площади был выстроен, кроме всех прочих, специальный павильон для экспозиции произведений искусства. Соратником в этом деле Витте избрал своего давнего партнёра – Савву Ивановича Мамонтова, который и должен был разработать не только культурную программу, но и проследить за художественным оформлением. А Мамонтов пригласил Михаила Врубеля, прекрасно понимая, что идёт на риск, так как заказ этот не только не был официально согласован с Академией художеств – «хозяйкой» павильона, но и художники, выставлявшие там свои полотна, были предубеждены против «декаданса» Врубеля. Панно считали «нехудожественным», а за то, что Мамонтов не согласовал оформление павильона с ними, решили его проучить и Александр Бенуа послал телеграмму в Академию художеств: «Панно Врубеля чудовищны. Необходимо убрать. Ждем жюри». Ну а жюри Академии под председательством вице-президента графа И.И.Толстого постановило «невозможным оставить эти панно... в залах художественного отдела».
Разразилась целая буря…Мамонтов жаловался Витте, тот, в свою очередь, говорил с Толстым, который, возмущенный врубелевской работой, обратился к президенту Академии великому князю Владимиру Александровичу со своей жалобой, а тот, пошёл прямо к императору Николаю II… настоятельно уверяя, что панно надо снять… в результате панно сняли, а Врубелю устроили настоящую травлю. Художник не мог больше находится в Нижнем Новгороде и заканчивать работу, и уехал в Москву, получив от Мамонтова пять тысяч.
Но Савва был не из тех, кто легко сдавался и его дальнейшие действия были буквально шокирующими. Он попросил приехавших на выставку Василия Поленова и Константина Коровина закончить панно и те с удовольствием согласились, поскольку считали работы Врубеля оригинальными и талантливыми, ну а пока художники работали, Мамонтов арендовал кусок земли за оградой выставки и срочно возвёл на нём павильон, над входом которого красовалась надпись: «Выставка декоративных панно художника М.А.Врубеля, забракованных жюри Императорской Академии художеств». Это было неслыханно, но своего Савва добился – посетители буквально повалили в павильон, тем более, что вход был бесплатным. Через несколько дней слова «забракованных жюри Императорской Академии художеств» пришлось, всё же, закрасить, но было уже поздно. Слух разошёлся и все хотели взглянуть на скандальные работы художника, история с которыми стала, благодаря стараниям Мамонтова, одним из наиболее примечательных и громких событий во время проведения художественной выставки.
Отзывы были от самых отрицательных и оскорбительных до восторженных и полных восхищения.
Но я хочу остановиться лишь на одном, написанном Андреем Карелиным, портретистом и автором статей по искусству, в котором он говорит, о том, что критики Михаила Врубеля не поняли самого главного - смысл полотна в том, что на нём изображено не реальное свидание Джауфре Рюделя с Мелисентой, а лишь его видение, его «греза о Грезе», возникшая в тот момент, когда трубадур пел свою прощальную, исполненную любви песню.
Михаил Врубель в своем полотне изменил сюжет Эдмона Ростана, считая, что встреча влюбленного поэта и прекрасной принцессы возможна только лишь в иной реальности, а не на земле, и на корабль, к умирающему Джауфре, спускается светлый, полупрозрачный образ прекрасной женщины, держащей в руках белую лилию, символ чистоты и непорочности, благородства и царственности, и чело её тоже украшено белыми лилиями.
«Я напишу «Принцессу Грезу» как общую всем художникам мечту о прекрасном», – говорил Михаил Врубель.
На кромке моря – берег дальний,
Волна крутИтся неспеша,
Так отчего же ты печальный,
О, Джауфре!? В глаза заката
Глядишь… Зачем твоя душа
Неведомой тоской объята?
Ты в странствие своё пустился
Любви Далёкой слыша зов.
Ты без неё душой томился.
И вот, уже под парусами,
Ведом дыханием ветров
Глядишь за горизонт ночами.
В неверном свете, над водАми
Встает звездой Далёкий Лик,
Лазурными глядит очами…
Шум парусов – как скорби шёпот,
И бесприютной чайки крик,
Да моря неутешный ропот…
Ты знаешь – встреча будет краткой,
И распростерла смерть крыла.
Ты грезишь Дальней в лихорадке.
Зари сияние разлилось
Когда Далёкая пришла,
И к Джауфре главой склонилась.
Душа Рюделя отлетает:
«О, милая, ты не горюй» -
И с опаленных уст слетает
Последний-первый поцелуй.
© Галина Росси |
