раньше: «на кладбище церкви Сент-Инносан в Париже, близ места, где были погребены ее отец и мать»
(1407 г.).

В одном завещании 1657 г. видны колебания между двумя возможностями в выборе места погребения.
«Наказываю, чтобы мое погребение совершилось в том месте, где пожелает быть похороненной моя
жена». Умирающий, таким образом, доверяет живым выбрать для него место последнего упокоения.
Если же обстоятельства этому воспротивятся, тогда он требует похоронить его «на кладбище в месте,
где покоятся мой отец, мать и старшие предки».

Итак, церковь почти всегда выбирали по соображениям семейным, чтобы лежать рядом с родителями
или, чаще всего, со своим супругом и детьми. Начиная с XV в. этот обычай стал всеобщим. Может
быть, именно в момент смерти властно заявляло о себе чувство крепости семейных уз. Если в
банальное время повседневной жизни семья играла в ту эпоху роль весьма слабую, то в часы кризиса,
когда исключительная опасность грозила чести или жизни человека, она вновь вступала в свои права и
налагала долг последней, уже загробной солидарности. Так семья получала то же основание, каким
обладали воинские братства, соединявшие на одном кладбище рыцарей Круглого стола, ибо их
товарищи по оружию и были их настоящей семьей. И в то же время семья приноравливалась к братству
профессиональному, поскольку и супруги, и дети завещателей покоились вместе в часовне их цеха или
гильдии.

Случалось тем не менее, что завещатель предпочитал близости к семье иное соседство, особенно если
он был холостяком. Тогда его выбор мог пасть на дядю, который был его благодетелем, чем-то вроде
приемного отца (как это было с тем торговцем мебелью, что в 1659 г. пожелал лежать после смерти
«под гробовой плитой покойного сьёра де ла Винь, своего дяди»). Мог человек выбрать и своего друга
или друзей, как поэт Жан Ренье, мечтавший быть похороненным у церкви якобинцев в Оксерре, ибо
там «многие друзья лежат» [96].

Один нотариус в своем завещании в 1574 г. избрал себе местом погребения участок «близ могилы
покойного мэтра Франсуа Бастоно, своего кузена и доброго друга». Дружба не была тогда, как в наши
дни у взрослых, всего лишь приятностью в человеческих отношениях. Она была тем, чем осталась
сегодня только для ребенка и юноши, но не для взрослого: прочной связью, сравнимой с любовью и
столь сильной, что иногда могла устоять даже против смерти. Такую дружбу можно было наблюдать
во всех классах общества, даже в самых низших. Поставщица стульев для церкви Сен-Жан-ан-Грев,
вдова солдата Пьемонтского полка, в 1642 г. выразила желание, чтобы тело ее покоилось «в хорошем
месте на маленьком кладбище близ церкви Сен-Жан, по соседству с могилой жены Жака Лаббе, ее
доброй подруги» [97].

Семье, друзьям плотским можно было в XVII в. предпочесть друга духовного — исповедника. Люди
подчас не довольствовались лишь завещанием ему части имущества, как это было в обычае, но и
лежать после смерти хотели в его тени, как тот парижский врач в 1651 г., завещавший похоронить его в
церкви Сен-Медар, «близ исповедальни господина Кардоса». Здесь исповедник XVII в. заменяет
раннесредневекового святого: его прихожанин чтит его уже при жизни как святого.

Наконец, бывало и так, что слуги высказывали желание быть похороненными рядом со своими
хозяевами: «Как можно ближе к могиле покойного сира Пьера де Муссе и его жены, при жизни —
парижских горожан, которые были его хозяином и хозяйкой, да отпустит Бог им грехи» (XVI в.) или
«В церкви Сент-Круа-де-ла-Бретоннери, вблизи могилы дочери его хозяина» (1644 г.). Чаще всего
хозяева становились душеприказчиками своих слуг, которые и оставляли им «право выбора места их
погребения» [98].

Всем видам земной солидарности, семейным или иным, более традиционным и архаичным, в
некоторых случаях предпочитали узы духовной семейственности — приход: в этих случаях, все более
частых в XVII-XVIII вв., сказывалось воздействие Тридентского собора, постаравшегося вновь
придать приходу ту функцию, которую он утратил, или казалось, что утратил, в средние века, и
особенно в XIV-XV вв. «Я хочу и желаю, — гласит одно из завещаний XVII в., — чтобы мое тело было
погребено в церкви Сен-Жан-ан-Грев, моего прихода». Некоторые наиболее находчивые завещатели
сочетали собственный приход с еще какой-либо другой церковью по своему выбору. Так, в 1606 г.
некая вдова наказала похоронить ее в парижской коллегиальной церкви Сен-Медерик, в ее приходе, в
могиле ее мужа Тибо. В то же время она, по-видимому, испытывала особое благоговение перед другой