траурные процессии и пышные похоронные церемонии, первые монументальные надгробия,
воздвигнутые на манер катафалков или их имитаций. Между смертью и сходством устанавливается
тесная связь, как и между «лежащим» или «молящимся» и реалистическим портретом.

Растущая забота о сходстве добавляется к желанию передать биографию человека посредством
эпитафии. Мемориальная функция надгробия могла тогда получить развитие в ущерб
эсхатологическим целям. Однако вплоть до XVIII в. оба бессмертия, земное и небесное, оставались
слишком связаны между собой, почти смешаны, чтобы одно возобладало над другим и вытеснило его.
Время расторжения уз между этими бессмертиями часто относят к эпохе Ренессанса и приписывают
создателям надгробий династии Валуа лишь стремление увековечить память о королях без всякой
религиозной задней мысли. Но тогда так же должно было бы обстоять дело и с прославляющими
громкие подвиги усопших биографическими барельефами, украшающими надгробия пап эпохи
Контрреформации!

В действительности длинные эпитафии XVI—XVII вв., провозглашающие добродетели и заслуги
умерших, скорее подтверждают, чем опровергают уверенность или предположение, что человека,
покинувшего этот мир, ожидает на том свете вечное спасение. Только в течение следующего, XVIII
столетия ситуация в этом отношении меняется, и прежде всего в среде тех, кого можно было бы
назвать — в современном смысле слова — великими слугами государства, тех, кто имел право
рассчитывать на признательность народов и память истории. Это не одни лишь короли, но также
выдающиеся полководцы. В Вестминстерском аббатстве в Лондоне можно проследить плавный, без
разрыва преемственной связи, переход от надгробия полного и завершенного, эсхатологического и
мемориального одновременно, к надгробию только мемориальному, официальному и гражданскому, к
публичному памятнику наших дней.

Мы проанализируем эту эволюцию, сравнив сперва два надгробия в Голландии. Надгробие статхаудера
Вильгельма Молчаливого, павшего от руки убийцы в 1584 г. и похороненного в Ниуве-Керк в Делфте,
еще вполне соответствует образцу королевского двухчастного памятника конца Средневековья. Перед
надгробием, а не наверху изображен статхаудер: он уже не стоит на коленях, но триумфально
восседает, словно на троне. Эта поза была традиционной для государей со времен надгробий
императора Генриха VII в Пизе (XIV в.), королей Анжуйской династии в Неаполе, Медичи работы
Микеланджело и пап работы Бернини. Величие этих властителей было уподоблено величию Бога,
восседающего на своем небесном престоле. В надгробии Вильгельма Молчаливого в Делфте
прославляется pater patriae, «отец отечества».

Торжественность, с какой представлен статхаудер, однако, словно бы смягчена тем, как изображен
«лежащий». Он в домашнем костюме и шапочке, нательная рубашка наполовину расстегнута, глаза
закрыты, во всей фигуре чувствуется мягкое спокойствие: человек кажется спящим. Руки не соединены
и не скрещены в традиционном молитвенном жесте — они вытянуты вдоль туловища, так, как это
бывает, когда спят на спине. Только соломенная циновка, на которой распростерто тело, указывает на
то, что человек только что умер и его труп, по обычаю, выставлен на соломенной подстилке. Нет
никаких сомнений, что «лежащий», утратив молитвенный жест, потерял и свой традиционный смысл.
Перед нами просто умерший, с просветленным лицом.

Надгробие адмирала И. Ван Вассенаара, национального героя, своего рода голландского Нельсона,
павшего в бою в 1665 г. и обретшего последнее пристанище в Хроте-Керк в Гааге, на полвека старше.
Автор его, безусловно, знал памятник Вильгельма Молчаливого, поэтому причины, по которым он
отклонился от этого образца, являются значимыми. Главное место в композиции отведено трубящему в
трубу крылатому гению Молвы, в котором можно узнать секуляризированного ангела, возвещающего
о наступлении Страшного суда. «Лежащего» нет вообще. Так что не бренность бытия и неизбежность
смерти даже для великого человека и не его эсхатологическое бессмертие провозглашает надгробный
памятник адмирала, а его славу. Стоящая статуя покойного заполняет собой весь объем надгробия.

Подобный же переход от средневекового «лежащего» к большой мемориальной статуе Нового времени
совершался тогда и в католическом мире. В Венеции в XIV-XV вв. надгробия дожей — часто
вертикальные стенные композиции в том же монументальном стиле, каким вдохновлялись и создатели
надгробий Анжуйской династии в Неаполе, а позднее Валуа во Франции. Но центральное место в этих
композициях по-прежнему занимает «лежащий». На коленях, в молитвенной позе, как на надгробии
дожа Марозини в церкви Сан Джованни и Паоло, глава республики предстает лишь тогда, когда он