все будут подчиняться любому твоему слову. Знай, сын, чтострах сильнее любви, страх
даже сильнее золота. Пусть тебя все боятся и тогда ты сможешь управлять всем миром,
тебе покорятся и сильные, и слабые, перед тобой будут ползать и мужчины, и
женщины.Тебе будет принадлежать все! Не делай таких ошибок, как я. А своихбратьев —
Жака и Клода — я ненавижу. И если, Анри, когда ты вырастешь, они попадутся на твоей
дороге, не жалей и не щади их, ведь они предали твоего отца, они бросили его в самую
тяжелую минуту. Убей их, убей! Ты меня понял?

Мальчик согласно кивнул, понимая, что сейчас спорить с отцомопасно, что сейчас у
него может опять начаться припадок ярости, онбудет стрелять, рвать на себе одежду, бить
посуду, переворачивать мебель и угомонится очень не скоро.

А все, кто вчера пьянствовал и радовался смерти старого Гильома, в это время храпели,
лежа вповалку, где кого сморил сон ивино.

—    Где мои люди?! — прорычал Виктор. — Неблагодарные собаки! Они едят мою
пищу, пьют мое вино, они спят под кровом моего дома и не хотят мне верно служить. Обо
всем должен думать и заботиться только я сам. А этим мерзавцам ни до чего нет дела, им
бы только пить да гулять. А когда надо служить, так они в кусты! Ну, я им устрою
жизнь! — и Виктор выхватил из камина пылающую головню и двинулся в столовую. Он
тыкал горящей палкой в лежащих на полу своих вчерашних собутыльников, пинал их
ногами, плевал в лица. Он был вне себя от ярости.

—    Вставайте! Вставайте! Мы нападем на имение Абинье, мы их всех сожжем, повесим,
мы их всех перестреляем как глупых зайцев! Выможете брать в этом доме все, что
пожелаете, вы можете изнасиловатьего сестру, но Филиппа Абинье оставьте мне, я сам
хочу загнать вотэтот нож ему в живот, — и Виктор Реньяр выхватил из-за пояса длинный
кинжал. — Вот этот, видите? Я перережу горло этому наглецу! Я навсегда отучу его
зариться на чужое добро!

Пьяные, не проспавшиеся бандиты моргали глазами, протирали рукавами лица и с
недоумением смотрели на своего предводителя, ещеявно не соображая, что он говорит и
куда зовет их.

Снова наполнились терпким вином кружки и чашки. Постепенно бандиты приходили в
себя, на их лицах была написана непримиримаязлость, глаза сверкали ненавистью, а
кулаки сжимались. Они были похожи на стаю голодных псов, готовых по приказу хозяина
броситьсяна любого, на кого он укажет.

И Виктор, вскочив на стол, заревел:

—    Смерть Филиппу Абинье! Смерть их роду!

— На Абинье! — закричали бандиты. — Сожжем их дом! Всех убьем! Убьем!
Убьем! — шумели разбушевавшиеся головорезы, криками возбуждая себя и друг друга.

Солнечный луч коснулся лица Констанции, запутался в ее каштановых волосах и они
вспыхнули, как багряные кленовые листьяна закате.

Констанция взмахнула ресницами и открыла глаза. И тут же зажмурилась от яркого
золотистого солнца. «Где я?»— подумала девушка, видя перед собой белый потолок.

Она еще долго лежала бы и вспоминала свои сны, если бы не громкий стук молотка,
разрушивший тишину, раздробивший ее на тысячи кусков, уничтоживший спокойствие
утра.

И тут девушка вспомнила все то, что с ней произошло. Она вспомнила проливной
дождь, вспомнила вой ветра, шелест дождя. Вспомнила, как Филипп накрыл ее своим
плащом, вспомнила его руку, которая поддерживала ее под локоть и вспомнила горячее
ароматноевино, которое подносила ей седоволосая женщина с очень добрым лицом и
нежным взглядом.

И она поняла, где находится сейчас. Это был дом Абинье, дом, куда ее привез Филипп,
а та женщина была его матерью.