После отъезда из Парижа старой графини
Аламбер, Констанциянемного грустила. Ей
не с кем было поговорить, некому было доверить свои секреты. Бабушка являлась
последней нитью, связывающей Констанцию с прошлой жизнью. И вот эта ниточка
оборвалась.
Правда, изредка приходили письма из далекого
Мато, где писалось всегда одно и то же:
каким предвидится урожай, шли или нетдожди, какие цветы графиня Аламбер
высадила
на клумбе. В конце неизменно задавался вопрос, как поживает Констанция.Конечно,
этим
вопросом подразумевалось, что хорошо.Констанция отвечала на эти трогательные
письма
с завидной регулярностью. Она откладывала все — дела, встречи и садилась к
секретеру.
Ее рука уверенно и быстро выводила заученные фразы. Эта переписка превратилась
в
своеобразный ритуал, не отнимавший много времени. А его с тех пор, как графиня
Аламбер покинула Париж, прошло немало — целых три года, в которые, наверное,
единственным настоящим другом Констанции оставался виконт Лабрюйер.
Он конечно же не мог допустить, чтобы
Констанция не влюбилась в него. Он делал все
для этого, то тщетно. Девушка оставалась равнодушной к его внешности и лишь
дружба
связывала их.
Но Анри Лабрюйер оказался не так-то прост. Он
понял: Констанция жадно впитывает в
себя советы, житейские мудрости и решил: если не я, то пусть кто-то другой, но
по моему
желанию.И он принялся учить Констанцию тому, что знал сам. Жизненная философия
виконта сводилась к немногочисленным, довольно банальным на взгляд истинам, но
мало
бы нашлось людей, способных придерживаться их.
А Констанция в этом смысле являлась чистым
листом бумаги, накотором можно было
написать какие угодно слова, запечатлеть самыенезатейливые мысли.
— Во-первых, — учил
Констанцию Анри, — ты должна любить себя больше всех
остальных и тогда никто не сможет тебя предать. Ни один мужчина не посмеет
оставить
тебя первым, ведь ты почувствуешь его охлаждение, а главное в любви — первому
разорвать отношения.
С этим Констанция была согласна, но любовью,
по ее мнению, было нечто другое —
неосязаемое и эфемерное. А в представлении Анри, как убедилась Констанция,
присутствовало больше плотского, нежели духовного.
Но и этот недостаток Анри быстро восполнил.
Он научил Констанцию тому, что
называл во — вторых.
— Любовь — это мираж, —
говорил виконт, — она существует только в разлуке, когда
влюбленные не видят друг друга. Лишь только они остаются вместе, тут-же над
чувствами
возобладает похоть и сладострастие. Любовь — это не постель. То, чем обладаешь,
невозможно любить, потому что ты к нему привычен. Лишь только первый миг
близости
— это еще любовь, но дальше. — и тут Анри
картинно прикрывал глаза и восклицал, —
я не настолько развратен, чтобы продолжать отношения с женщиной после первой
ночи.
— По-моему, Анри, — резонно
замечала Констанция, — ты занимаешься этим и днем,
и утром.
— Ночь — это если
выражаться фигурально, ведь все равно я задергиваю шторы и
зажигаю свечи.
В общем, и со вторым Констанция согласилась.
Ей было легко сделать это, потому что
она продолжала еще любить Филиппа и найдяутешение в мысли, что любовь возможна
только на расстоянии, Констанция смирилась со своей теперешней участью. Конечно
же,
ее не раз прочили замуж, но она так и не решилась предстать перед алтарем.
Но молодость требовала своего и Анри понимал,
что если не муж — то значит,
любовник.
— А вот теперь в-третьих.
Главное, в-третьих, — уговаривал он Констанцию выучить
еще один постулат. — Ты подумай сама, что лучше — муж или любовник.
— По-моему, и то и то не
так уж привлекательно, — возражала ему Констанция.
