— Какая честь, мадам!
Баронесса подала руку для поцелуя, и Анри
бережно принял ее.
— Доброе утро, бабушка, —
Анри наклонился и поцеловал старую графиню в щеку. Та
успела шепнуть ему на ухо:
— Мадлен уехала сегодня
ночью.
— Черт! — пробормотал
виконт, но на его лице все равно продолжала сиять
лучезарная улыбка.
Затем уверенной походкой Анри направился к не
помнившей себя от ужаса Колетте.
Она смотрела на него округлившимися глазами, ей казалось, одно движение — и они
выдадут себя пред всеми гостями.
Девушка помнила эти руки, сжимавшие этой
ночью ее тело, эти губы, целовавшие ее
— и тут же с ужасом отметила, что ее губы
опухли.
Вся зардевшись, она протянула виконту свою
дрожащую руку для поцелуя.
— Нет-нет, — улыбнулся
Анри, — дайте мне обе руки.
Колетта беспомощно озирнулась, ища поддержки.
Констанция только прикрыла веки,
как бы давая ей знать: делай все, о чем просит виконт, он найдет способ
успокоить твою
мать, ведь баронесса Дюамель и в самом деле следила за каждым движением
виконта,
словно боялась, что тут же, не отходя от стола, он соблазнит ее дочь.
— Обе руки, мадемуазель,
обе, — тон виконта был строг.Колетта подала ему и вторую
ладонь. Он внимательно осмотрел их и затем строго сказал:
— По-моему, мадемуазель, вы
не мыли руки перед завтраком.
Колетта еще больше зарделась. Она и в самом
деле забыла об этом.
— Сейчас же ступайте прочь из-за стола, —
виконт говорил так, словно был ее
отцом, — и вымойте руки, тогда можете возвращаться.
Констанция улыбалась.
Виконт предусмотрел все. Теперь легко были
объяснимы и румянец на щеках Колетты,
и ее растерянность. Конечно, он выставлял себя в невыгодном для баронессы
свете, но
иметь о нем еще более худшее мнение, чем имелось, Франсуазе было невозможно.
Придерживая подол платья, Колетта побрела в
дом.
А виконт уселся в ее кресло и развязно,
закинув ногу за ногу, посмотрел на баронессу
Дюамель.
— Мадам, простите мне эту
выходку, но ваша дочь вымыла руки не совсем чисто.
— Она еще настоящий
ребенок, и мы с Констанцией Аламбер опекаем ее здесь, —
баронесса сверкнула глазами.
— Да-да, — продолжал Анри,
— вашу дочь нельзя не любить.
Констанция, чтобы скрыть улыбку, приблизила
огромную розу к своему лицу и сделала
вид, что изучает хитросплетение лепестков.
— Мадам Дюамель, вы должны гордиться своей
Колеттой, она такая смышленная,
такая красивая.
— Я знаю об этом, —
отрезала баронесса, ей явно был неприятен этот разговор, точнее
то, что слова исходили от виконта Лабрюйера.
Она бы могла сказать ему и что-нибудь
порезче, но рядом была графиня Лабрюйер, а
обижать ее баронессе не хотелось.
— Да, вашей дочерью нельзя
не гордиться, но она воспитана слишком романтично.
— Что значит «слишком»? —
холодно поинтересовалась баронесса.
Виконт улыбнулся немного язвительно.
— Она видит людей не такими, какие они есть,
а такими, как ей хотелось бы, — и он
выразительно посмотрел на Констанцию.
Констанция поглаживала бархатную обивку подлокотника,
это единственное, чем она
выдала свое волнение.