—    Но что же делать, если она сама напоминает о себе.

Констанция, усмехнувшись, осмотрела Александра с ног до головы. Потертый мундир,
не очень-то новый плащ, лишь только шпага сверкала новым посеребренным эфесом.

Если вы не послушаете меня, шевалье, и поддавшись на уговоры виконта Лабрюйера
похитите Колетту, то знайте — ни вы, ни она никогда не будете счастливы.

Пишите, мадемуазель, — голос Александра дрожал.

Нет, я не могу взять на свою душу такой грех, — Констанция скомкала начатое письмо.

Что вы делаете, мадемуазель?

Я всего лишь пекусь о вашем счастье.

Вы не имеете права так поступать!

Это решать мне, шевалье. Ну что ж, вы решили убить меня, так убивайте, — и
Констанция запрокинула голову.

Ее длинная стройная шея напряглась, а чтобы усилить впечатление, мадемуазель
Аламбер раздвинула ворот платья.

—    Колите, шевалье, если вам приятен вид моей крови.

И тут Констанция не на шутку перепугалась: подрагивающий клинок впился ей в горло.
Она вскрикнула и отпрянула. Александр Шенье выронил шпагу из рук.

Констанция с ужасом прислушивалась к боли, а затем прикоснувшись пальцами к шее,
поднесла их к глазам: кровь текла по ее руке.

—    Простите меня, мадемуазель, — бросился на колени Александр Шенье, — на меня
нашло какое-то затмение, простите!

Констанция приложила платок к ране.

—    Бедный мальчик, вы, наверное, в самом деле влюблены до умопомешательства. Ну
что вам такого мог сказать виконт Лабрюйер? За что вы хотели убить меня?

В глазах молодого человека стояли слезы. Он готов был отдать все, лишь бы только
вернуть время назад, лишь бы только не текла кровь по белоснежной шее Констанции
Аламбер.

—    Он сказал, что вы принуждаете Колетту выйти замуж за Эмиля де Мориво.

—    Ее принуждает мать, — ласково ответила Констанция, — и Колетта сама не решится
ее ослушаться.

—    Но как же быть с нашей любовью?

Уголки плотно сжатых губ Констанции дернулись.

— В слове «муж», дорогой мой, не звучит любовь, а вот в слове «любовник» оно
присутствует. Подобное никогда не приходило вам в голову, шевалье?

—    Простите меня, — Александр Шенье прикрыл глаза и из-под опущенных век
показались слезы.

—    Вам стыдно? — спросила Констанция.

—    Мне стыдно, мадемуазель, за свой поступок, но я все равно добьюсь своего, Колетта
будет моей женой.

—    Ну что ж, — вздохнула Констанция, — тогда мне придется прибегнуть к крайнему
средству. Ведь вы считаете Анри Лабрюйера своим другом?

—    Он очень много сделал для меня.

—    А вам не показалось странным, шевалье, что до поры до времени он молчал и только
сейчас решился открыть вам глаза на мое так называемое коварство?

—    Мадемуазель, прошу вас, расскажите мне все иначе я начну теряться в догадках и не
пойму, кто мне друг, а кто мне враг.

—    Хорошо, шевалье, но прошу ничему не удивляться. Многое из услышанного вами
покажется странным и даже непристойным, но вы сами просили меня рассказать все, ведь,
не зная правды, невозможно принимать правильные решения. Вы со мной согласны,
шевалье?

—    Да, мадемуазель.