утешает его в горькую минуту, если ее желания далеки от всего, во что она может
вдохнуть жизнь, что она может осветить как бы лучами солнца.

—    Я не строю иллюзий насчет Колетты, Констанция, наш брак основан всего лишь на
твердом расчете.

—    Извини, Эмиль, ты сказал брак, а следовало бы сказать предстоящий брак.

—    Да, завтра состоится наша свадьба, и я знаю Констанция, в чем ты хочешь меня
убедить. Но я все равно найду свое счастье, как бы ни относилась ко мне Колетта, какой
бы ее ни сделали условности высшего света.

—    Ты, Эмиль, утешаешь себя, а дело обстоит иначе. Ведь и среди простых людей
многие от безрадостного существования предаются порокам, многие из них осуждены или
гниют в ссылках и камерах, а они ведь могли бы избежать падения.

—    Никогда не думал, что ты, Констанция, можешь рассуждать подобным образом.

—    Я всегда любила представать перед светом самыми неожиданными сторонами
своего характера и если ты, Эмиль, пришел ко мне поговорить, то выслушай мой совет до
конца. Та вот, женщине, которую само небо предназначило мужчине в ангела-хранителя,
так легко создать из своего дома рай и этим предостеречь

Своего мужа на пути в ад, но для жены бедняка священные узы не игрушка, она не
презирает их, как это часто делают женщины нашего круга. Для нее не унизительно быть
матерью и женой. Посмотри вокруг себя на беспечный мир, в котором мы живем, и если
ты увидишь неверного мужа, который прожигает свою жизнь, теряет

Состояние и честь, предаваясь порокам, ищи причину в холодном взгляде и пустом
сердце его светской жены.

Эмиль вцепился в подлокотники кресла.

—    Ты говоришь, Констанция, так, словно бы имеешь в виду Колетту?

—    Ты правильно понял меня.

—    Не надейся, Констанция, я буду счастлив с ней. Она еще невинная девочка, не
испорченная пороками высшего света. Именно она сможет создать тот рай, в котором я
найду свое счастье.

Констанции хотелось расхохотаться, но сдержалась.

«Ничего, пусть попозже Эмиль поймет, как ошибался, пусть уже ничего нельзя будет
поделать».

Нет, Констанцию не мучили угрызения совести, она и в мыслях не допускала, что
сделала Колетту несчастной. Наоборот, ведь Эмиль не может долго оставаться верным
мужем. Человек, однажды узнавший вкус измены, не сможет долго оставаться на одном
месте и его будут привлекать новые и новые женщины.

Но ход мыслей мадемуазель Аламбер прервал Эмиль.

—    Ты рассуждаешь так, как мужчина, и мне вместо тебя придется вступиться за
женщин. Подумай, если муж переносит свои нежные привязанности на другую женщину,
неужели и тогда нужно винить только его жену?

—    Конечно, Эмиль, по крайней мере, она должна делить с ним позор.

Некоторое время шевалье де Мориво молчал. Он понимал, за словами Констанции
Аламбер кроется то, чего он не знает, но где именно подстерегает его опасность, он не
догадывался.

«Ну вот и все, — подумал шевалье, — я не собираюсь молить о прошении, не
собираюсь даже сожалеть, ведь все когда-нибудь кончается, даже самое хорошее».

—    Я хочу, Констанция, пожелать тебе найти счастье, но не в пирах и наслаждениях, не
в роскошных экипажах и не в мишурной красоте, и уж конечно же, не в лживой лести,
слетающей с уст такого развратника как я. Пусть не повезет мне, пусть оправдаются твои
слова, и Колетта станет такой же как и все светские дамы, но хоть ты, Констанция, найди
свое счастье в добром имени, в спокойной

Совести, в молитвах, во всем, что не приведет тебя потом к раскаянию.

—    Ты, Эмиль, стал похож на священника.