Она слышала страшный хруст и грохот, и сердце Констанции начинало судорожно
вздрагивать. А дальше в памяти шел глубокий темный провал. И еще иногда перед ее
глазами проплывало лицо мальчика: длинные каштановые волосы

Трепал ветер, а вокруг плыли клочья тяжелого, плотного липкого тумана.

—    Что это за мальчик? — задавала себе вопрос Констанция. — И почему он приходит в
мои воспоминания? Что ему надо? Как его зовут?

Констанция вновь напрягала память и та дарила ей даже голос мальчика. Она слышала
надсадный крик:

—    Пустите! Пустите ее! Пустите!

А потом слышались глухие, захлебывающиеся в глухом тумане выстрелы. Ее кто-то
хватал, и она исчезала в густом тумане. Земля куда-то уходила в стороны, и она слышала
тяжелый стук копыт. А на своем плече видела замшевую черную перчатку, украшенную
серебряными накладками.

И сколько она ни пыталась разузнать правду о своем прошлом у старого Гильома
Реньяра, он неизменно говорил ей одно и то же.

—    Ты дочь моего брата, которого убили слуги короля.

—    А этот медальон откуда? — Констанция брала в руку дорогое украшение и
показывала старому Гильому.

Тот скорбно улыбался, его седые усы топорщились и он шептал.

—    Это украшение твоей матери, береги его.

И Констанция не расставалась с медальоном никогда.

В доме Реньяров Констанцию все любили. Даже свирепый Виктор и тот относился к
девочке с уважением. Его холодные глаза на несколько мгновений теплели, когда он
смотрел на девочку и гладил ее волнистые каштановые волосы.

—    Ты такая красивая, — говорил Виктор и начинал безумно хохотать, словно бы знал
какую — то тайну, не известную самой Констанции.

Девочка, испуганная этим безумным хохотом, сразу же убегала к Гильому Реньяру,
забиралась к нему на колени и принималась гладить длинные седые волосы, ниспадавшие
на сутулые плечи. Только сидя у него на коленях девочка чувствовала себя в полной
безопасности. Она знала, что старый Гильом ни в чем ей не откажет и все, о чем она
попросит, выполнит.

Да и все в доме боялись Гильома Реньяра, слушались каждого его слова, каждого,
самого незначительного жеста. Казалось, стоило Гильому Реньяру только бросить косой
взгляд, как все слуги и сыновья бросались исполнять его невысказанное вслух приказание.

И Констанция часто пользовалась этим добрым отношением Гильома Реньяра к себе.

—    Ты приносишь нам счастье, — гладя девочку по волнистым волосам своей жесткой
ладонью, говорил Гильом Реньяр. — С твоим появлением в нашем доме мы стали жить
намного лучше.

А где я жила раньше? — интересовалась Констанция.

—    Ты всегда жила здесь.

—    Но почему? Почему ты говоришь, что с появлением меня вы стали жить лучше?

—    Я имел в виду, Констанция, твое рождение.

—    А где моя мать и отец? Где они похоронены?

—    Когда ты станешь взрослой, я обязательно все тебе расскажу. А пока не стоит
забивать голову мрачными мыслями. Ты должна быть счастливой.

Девочка соскакивала с колен старика и, бегая по дому, весело напевала. Ведь для нее не
существовало никаких запретов. Все двери были открыты, все люди, прислуживающие
Реньярам, тут же бросались исполнять любое ее самое взбалмошное приказание.

Виктор Реньяр иногда морщился и недовольно бурчал, видя, какой любовью старый
Гильом окружил эту неизвестно откуда взявшуюся девочку. Но глядя на ее улыбку, на
лучезарные глаза, на нежность румяных щек, его суровое сердце, очерствевшее в