— Я тебе обещаю, Филипп,
что-нибудь мы с тобой придумаем. Ведь выходило же у нас
все хорошо до этого, значит, получится и потом.
Эти нехитрые слова успокоили юношу. Он
безгранично верил в возможности своего
дяди — мятежника.
И уже засыпая, Филипп услаждал себя
радостными грезами.Он видел себя и
Констанцию радостно смеющимися, идущими рука об руку по залитому солнцем лугу.
За
небольшой рощицей возвышалась колокольня храма, и Филипп знал, что там их ждет
священник и приглашенные.»Ведь благословил же нас старый Гильом, — думал Филипп
Абинье, но тут же сердце юноши похолодело. — Но ведь он же убил моего отца! Как
может соединиться в одном человеке проклятье и благословение? Стоит ли это
благословение чего-нибудь, если оно дано убийцей?»
Это был слишком сложный вопрос для
измученного разума Филиппа Абинье. Он
привык мыслить куда более просто, а тем более сейчас юноша не мог рассуждать
здраво.
Ведь с одной стороны, он был всецело обуреваем любовью к Констанции, а с
другой,
ненависть к Реньярам кипела в его душе.
Ты не такая, — твердил он сам себе, имея в
виду Констанцию, — ты не такая. И может
быть, именно на нас с тобой лежит обязанность прекратить вражду.
Но мысли путались в голове Филиппа Абинье,
сон одолевал его и наконец, бессвязно
бормоча имя своей возлюбленной, он заснул.
Пробуждение было внезапным, словно кто-то
толкнул его в бок. Филипп огляделся:
комната пуста, окно закрыто ставнями и лишь слабый утренний свет пробивается в
комнату. И тут же на него обрушились воспоминания последних дней. Снова досада
обожгла сердце, и тревога наполнила душу. Он сейчас здесь, в безопасности, а
Констанция, что с ней?
Филипп встал, но тут же скривился от боли.
— Нет, я пересилю тебя! — воскликнул юноша и
шаг за шагом, превозмогая боль,
двинулся к окну.
Распахнулись ставни, и он вдохнул свежий
утренний воздух. Прохлада бодрила его и
притупляла боль. Когда Лилиан вошла в комнату, она с изумлением уставилась на
брата.
Чего — чего, а этого она никак не ожидала: он стоял у окна и старательно делал
вид, что
даже не замечает ее появления.» Так значит, он не так плох, как казался вчера,
— подумала
Лилиан, — а я-то побоялась ему сказать все, что о нем думаю».
И девушка решила восполнить вчерашний промах.
— Так ты чувствуешь себя
хорошо, братец? — осведомилась она с ехидцей.
— Лучше не бывает, —
процедил сквозь зубы Филипп.
— Ну так значит, мы все должны были
волноваться, переживать, а ты из-за своей
любви потерял голову и чуть было не погиб?
— И такое могло случиться,
— резонно заметил Филипп.
— А теперь ты, конечно, обдумываешь план
спасения своей возлюбленной, а она,
может, и думать о тебе забыла.
— Помолчи!
— А почему, собственно, я должна молчать? Ты,
Филипп, не хочешь думать ни о ком
другом.
И тут юноша повернулся от окна. Их взгляды
встретились — взгляды брата и сестры —
и столько тоски и боли было в глазах Филиппа, что Лилиан не выдержала,
расплакалась и
подбежала к нему.
— Прости меня, брат, я
понимаю, как тебе тяжело, но я не смогла
Сдержаться.
— Но я не виню тебя,
Лилиан, и тоже прошу простить меня.
— Ты хочешь увидеть
Констанцию? — спросила сестра.
Надежда загорелась в глазах Филиппа.
— А ты знаешь, как это
сделать?