— Я беременна, мадам.
Графиня переспросила:
— Беременна, дитя мое?
— Да, мадам.
Старая женщина посмотрела в глаза Констанции
и без слов все поняла.
— Так это Анри? Констанция
кивнула.
— Это все произошло в вашем имении. Словно
еще не поверив в услышанное, мадам
обратилась к Колетте:
— Так это правда, дитя мое,
у тебя будет ребенок от Анри?
Колетта скромно улыбнулась.
— Да, мадам, он был
единственным мужчиной в моей жизни.
— Боже, какое счастье! — пробормотала мадам
Лабрюйер. — Я знаю, это обязательно
будет мальчик, такой же красивый, как он. И пусть он будет носить другое имя,
все равно
он будет принадлежать к нашему роду, — и тут вновь графиня недоверчиво
посмотрела
на Констанцию Аламбер. — Дорогая, ты ничего не придумала? Быть может, ты хотела
утешить меня?
— Нет, мадам, такими вещами не шутят, это
правда. Графиня Лабрюйер обняла
Колетту и поцеловала ее в лоб.
— Будь осторожна, дитя мое,
береги ребенка и если я доживу, обязательно привези его
ко мне показать.
— Я всегда буду помнить о
вас, мадам.
— У Анри будет ребенок! —
шепотом воскликнула графиня Лабрюйер.
Морщины на ее лице немного разгладились,
исчезли скорбные складки в уголках губ, и
мадам Лабрюйер громко засмеялась.
Приглашенные недоуменно переглядывались между
собой, а графиня продолжала
смеяться, ничуть не таясь. Констанция, поддерживала под руку Колетту, поспешила
выйти из комнаты и на недоуменные взгляды отвечала одно и то же:
— Боюсь, графиня
повредилась рассудком. Но и сама Констанция Аламбер с усилием
прятала улыбку, столь неуместную на похоронах. Улучив момент, она опустила
черную
вуаль на своей шляпке и теперь могла уже себе позволить чуть-чуть улыбнуться,
самую
малость, ровно настолько, чтобы этим отдать дань уважения
Памяти Анри Лабрюйера.
— Я сейчас отвезу тебя
домой, Колетта, — а сама отправлюсь проводить Анри. Все-
таки он был моим другом, а теперь будет отцом твоего ребенка.
— Я так боюсь, Констанция,
что скажет на это мой муж.
— Он ни о чем не узнает,
дорогая, пусть это будет твоей маленькой тайной.
— А если он все-таки
узнает?
— Успокойся, дорогая, ему и
в голову не придет устраивать из-за этого скандал, ведь
иначе все будут смеяться над ним.
— Я так переживаю, —
призналась Колетта, — ведь многое случилось из-за меня.
— Я тоже во многом
виновата, — вздохнула Констанция Аламбер, — но что же
поделаешь, дорогая, жизнь продолжается.
— Но больше всех мне жаль
Александра, — уже сидя в экипаже сообщила Колетта
Констанции. Мадемуазель Аламбер согласно кивнула.
— Да, дорогая, — а сама
вспомнила, как прижимала к своей груди плачущего навзрыд
Александра Шенье, узнавшего о том, что невинность Колетты забрал виконт
Лабрюйер.
«И придают же люди такое значение пустякам! — подумала Констанция. — Нужно
только научиться правильно смотреть на мир — и тогда всему узнаешь истинную
цену».
— А мать не будет на нас
сердиться за то, что мы с тобой поехали проститься с
виконтом Лабрюйером?
— Нет, дорогая, она сама
попросила меня об этом. Колетта сидела, задумавшись.
— Ты ни о чем не жалеешь,
девочка?