Эмиль де Мориво тяжело опустился в кресло и пристально посмотрел на свою бывшую
любовницу, словно пытаясь проверить, не осталось ли в ней еще сострадания к нему. Но
разобраться в мыслях женщины всегда сложно, особенно если они противоречивы.

Констанция и сама не могла бы сказать, чего она сейчас больше испытывает —
ненависти или жалости.

—    Я не ангел, — вздохнул Эмиль, — у меня множество пороков, но мне не хотелось бы,
чтобы из-за меня страдала и ты, Констанция.

Женщина рассмеялась.

—    Нет, Эмиль, ты уже заставил меня страдать, но все уже переболело, прошло и я рада,
что осознание своих собственных пороков поможет тебе примириться с моими.
Снисходительность — великолепная вещь.

—    По-моему, у тебя слишком легкомысленный тон, Констанция, — возразил Эмиль.

— А что мне остается делать? Ведь ты не пожелал посоветоваться со мной, решая
начать новую жизнь, и мне не оставалось ничего, как круто изменить свою.

Шевалье де Мориво вздохнул.

—    И все же, Констанция, ничто не заставит меня забыться, будь это твой
легкомысленный тон или молчаливое негодование. Гордость — вот единственное, что
остается мне, гордость, а не снисходительность.

—    Думай как хочешь, Эмиль, но все-таки ты был не прав.

—    Нет, Констанция, я поступил правильно.

—    Когда? — уточнила мадемуазель Аламбер.

—    То время, которое я провел вместе с тобой, было минутами счастья.

—    Я рада услышать это.

—    В тебе, Констанция, такой прекрасной и благородной, я мечтал найти друга,
любовницу, женщину, которая хранила бы свою и мою честь. Не станешь же ты отрицать,
что я ошибался? Но разве я роптал, видя, что счастлива и ты? — Не только со мной, но и с
другими .

—    Констанция улыбнулась. — Тебе может показаться это странным, Эмиль, но когда
мы были вместе, я не думала ни о ком другом. Это всего лишь светские условности
заставляли меня надевать личину не очень-то разборчивой женщины.

—    Я не об этом, Констанция.

—    А о чем же?

—    Я не так уж молод и наверное, в сердце каждого мужчины живет мечта о семье. В
какой — то мере ты была моей женой, когда я после долгих дней забот и тревог иногда
возвращался к тебе усталый и опустошенный. Я утешал себя мыслью, что мои привычки и
вкусы, совершенно несхожие с твоими, не омрачают твоей беспечной молодости. Ты
блистала повсюду, восхищая всех, я радовался твоей

Радости, твоя молодость делала и меня молодым.

Мадемуазель Аламбер барабанила пальцами по подлокотнику кресла. Она и не
подозревала, что Эмиль способен на такие чувства, что оказывается, все время, пока они
встречались, он мечтал о семье.

«Хотя, — подумала Констанция, — Эмиль, скорее всего, никогда так не думал и
говорить об этом только для того, чтобы оправдаться».

— Если уж ты, Эмиль, решился заговорить о верности, о семье, то тебе не помешает
выслушать и мое мнение на этот счет.

—    Я слушаю, Констанция.

—    Мои рассуждения могут показаться немного странными, Эмиль, ведь сама я не была
замужем. Но со стороны всегда виднее. По-моему, ты просто путаешь отношения между
мужчинами и женщинами, принятые в высшем свете, с тношениями, между простыми
людьми. Прежде всего нужно знать сердце той, от которой зависит твое счастье.
Страдания и горе ждут тебя, если у твоей жены нет интереса к заботам мужа, если она не