На улице она с какой-то необъяснимой радостью ощутила теплое дыхание весны,
полновластно воцарившейся во Франции. Ее ослепил свет весеннего дня, а шум улицы
напомнил о кипении жизни.

Итак, во дворце готовится какая-то интрига. И связана она с бриллиантовым ожерельем,
стоимостью больше, чем в полтора миллиона ливров, которое сейчас мирно покоилось в
сейфе у парижских ювелиров Бемера и Бассенжа. Возможно, кому-то удалось убедить
королеву совершить этот опрометчивый поступок, а, возможно, все обстоит по-другому.

Констанция только сейчас ясно поняла опасность, грозившую ей в связи с этой
авантюрой — с одной лишь оговоркой. Оговорка эта состояла в том, что неведомый
старик, служивший в мастерской Бемера и Бассенжа, сообщил ей правду. Она не могла
быть до конца уверенной в том, что все это не подстроено ее недругами. Нет, герцогиня
д'Айен-Ноайль не способна на такое. Она слишком строго придерживается правил
христианской морали и, к тому же, целиком поглощена делами, связанными с дворцовым
этикетом. Ей, наверняка, и в голову не могло прийти организовать такое.

А вот что касается графини де ла Мотт. Судя по словам старика, женщиной, которая
посещала Бемера и Бассенжа, вполне могла оказаться именно она, Женевьева де ла Мотт.
Симпатичная, среднего роста, чуть постарше Констанции. Неужели она? Что же это
могло значить? Либо Бемер и Бассенж заплатили ей большие деньги за то, чтобы она
уговорила ее величество сделать эту покупку, либо графиня де ла Мотт ведет какую-то
собственную игру. Но что это за игра, Констанция пока не могла понять.

Тем временем в доме графини де ла Мотт царило оживление. К полудню на завтрак
здесь собрались граф де ла Мотт, Александр де Калиостро и супруга графа де ла Мотта
Женевьева. Завтрак проходил в присутствии двух слуг, которые молча разливали напитки
и убирали блюда. Графиня де ла Мотт предпочла кофе горячий шоколад с ванилью. После
большой чашки шоколада она, наконец-то, почувствовала бодрость.

— Итак, мой милый супруг, — с улыбкой обратилась она к графу де ла Мотту, —
завтра мне понадобится помощь вашей давней знакомой.

Граф надул свои тонкие губы, сделав оскорбленное лицо.

—    Я вам уже говорил, Женевьева, что с Мари-Николь мы расстались. И не нужно
каждый раз подчеркивать степень моей близости с ней. Отныне я намерен поддерживать с
ней исключительно деловые отношения.

Графиня де ла Мотт пребывала в хорошем расположении духа, а потому позволяла
себе шутить.

— Именно о деловых отношениях и идет речь. Мне нужно, чтобы вы послали за Мари-
Николь немедленно. У нас не слишком много времени, а дело, которое ей предстоит
выполнить, требует определенных навыков.

Калиостро, раскуривая трубку, спросил:

—    Вы имеете в виду завтрашнюю встречу в парке Монбель?

^{—    Да}.

Калиостро пожал плечами.

—    Но ведь к тому моменту, когда встреча состоится, в парке будет совсем темно. Мне
кажется, что эта ваша Мари-Николь, даже ничего не зная о привычках королевы, вполне
может сойти за нее. Разве обязательно знать, как она ходит, поворачивается и прочее?

Графиня де ла Мотт недовольно поморщилась.

—    А я думаю, что это просто необходимо, — сухо произнесла она. — Не забывайте о
том, что наш подопечный — великий капеллан Франции, и бывает при дворе едва ли не
каждый день. Он, между прочим, еще и влюблен в ее величество, а это означает только
одно — ему хорошо знакомы и ее походка, и ее жесты, и ее голос.

Калиостро засопел носом.

—    На счет голоса вы, графиня, конечно, правы. Мало вероятно, чтобы кардинал де
Роан не смог отличить голоса своей возлюбленной от голоса мадам Легюэ. И тут не имеет