туфельки!" Девочка в ужасе пыталась
стащить башмачки, но они будто приросли к
ногам. Она стала прыгать то на одной ноге,
то на другой, стараясь сбросить башмачки,
но при этом нога, стоявшая на земле
продолжала отплясывать, а другая, которую
она держала руками, тоже выделывала свои
па.

Так она плясала, плясала, плясала - по
холмам и долинам, в дождь и в снег, ночью,
на восходе и в сумерках. Только танец ее
был нехорош - то был ужасный танец, и не
было ей ни покоя, ни передышки.

Как-то раз она оказалась у церкви, но
ужасный призрак не позволил ей войти. "Так
и будешь плясать в своих красных
башмачках, пока сама не станешь
призраком, привидением, пока от тебя не
останутся кожа да кости, - произнес он. - Так
и будешь плясать от двери к двери, из
деревни в деревню, будешь трижды стучать
в каждую дверь. А когда люди выглянут и
увидят тебя, то испугаются, как бы и с ними
такого не приключилось. Пляшите, красные
башмачки, танцуйте до упаду!"

Девочка хотела попросить пощады, но не
успела она вымолвить слово, как красные
башмачки умчали ее прочь. Она плясала,
передвигаясь через заросли вереска, через
ручьи, через живые изгороди, все дальше и
дальше, пока не очутилась у своего
прежнего дома. Там она увидела
похоронную процессию:    старая дама,

которая взяла ее к себе, умерла. И все равно
девочка плясала - мимо, вперед и вперед. В
полном изнеможении и ужасе она оказалась
в лесу, где жил городской палач. Почуяв ее
приближение, топор, что висел у него на
стене, стал подрагивать.

"Прошу вас! - взмолилась она, танцуя мимо
дома палача. - Отрубите мои башмачки,
избавьте меня от этой ужасной участи!"
Палач взял топор и разрезал шнурки
башмачков, но башмачки не хотели слезать
с ног. Тогда девочка, заливаясь слезами,
сказала, что жизнь ее все равно погибла, и
попросила отрубить ноги вместе с
башмачками. И палач отрубил ей ноги. А