'Jlf 'juj  (1Ж*:’НИЯ

Заядлый путешественник и ярый поклонник инос
транных дворов, Брантом сделал все возможное, что
бы привить себе изящные пороки, и все же остался
французом старого закала, наделенным всеми недо
статками своей страны и своей провинции, в сущнос
ти, славным малым, хотя и несколько равнодушным
к добру и злу. Для нас, ищущих в произведениях Бран
тома правдивую картину нравов XVI века, эта беспеч
ность имеет свои преимущества — она служит зало
гом достоверности его портретов.

Следует сказать несколько слов о стиле, или, точ
нее, о языке Брантома. Он писал, по его словам, как
бог на душу положит, отнюдь не стремясь к изыскан
ности, и, вероятно, считал себя, как и многие фран
цузы, способным сочинять книги, не будучи литера
тором. На наш взгляд, он пользовался языком, при
нятым при дворе, двор же вел почти кочевой образ
жизни, его посещало множество иностранцев, и сло
варь придворных кругов был богаче и менее чист, чем
в более позднюю эпоху. Говоря о влиянии Италии,
мы не упомянули о ее воздействии на французский
язык. Всякий грубый, примитивный диалект жадно
заимствует слова более культурного, отшлифованно
го языка. XVI век произвел революцию во французс
ком языке. Эрудиты вводили в него множество лати
низмов и даже эллинизмов, чуждых галльскому духу,
тогда как воины приносили из-за Альп массу новых
слов, по большей части искаженных,- из которых об
разовался своеобразный жаргон, тотчас же усвоенный
светским обществом. Потребовались здравый смысл и
насмешливое остроумие таких писателей, как Рабле и
Анри Этьен, глубоко проникших в классическую древ
ность и в то же время живших среди народа — пре
восходного хранителя языка, чтобы преградить доступ
этому двойному нашествию педантства и варварства.

К своему итальянизированному французскому языку
Брантом примешивает еще обрывки испанских фраз,
а главное, множество гасконских и перигерских слов,

379