Вход
Текущее время Чт Мар 28, 2024 8:28 pm
Найти сообщения без ответов
Король и королевская власть

 
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов Terra Monsalvat -> Общие вопросы
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Galina
Архитектесса Пространств Монсальвата


Зарегистрирован: 09.08.2007
Сообщения: 3923

СообщениеДобавлено: Вт Фев 26, 2008 2:20 pm
Заголовок сообщения: Король и королевская власть
Ответить с цитатой

Из "Словаря нумизмата" Х. Фенглера и др.

"КОРОЛЬ (греч. basileus, лат. rex, нем. Koenig, англ. king, франц. roi), после императора -- высший титул монарха. Греческий титул "базилевс" встречается впервые на монетах Александра Македонского (336-323 до н. э.) и его преемников (Диадохов). На римских монетах титул "rex" встречается эпизодически и относится только к иноземным государствам. В Византийской империи государи именовали себя "basileus" и "rex" (официальные титулы императора). Короли германских племен избирались на общем собрании (тинге) пожизненно.

В эпоху Великого переселения народов (4-6 вв.) мелкие королевства в рамках одного племени сменились более крупными государственными образованиями с наследственной королевской властью, объединившими несколько племен. У западных германцев основателем крупного Франкского королевства между Рейном и Гаронной стал Хлодвиг I (род. в 466 -- ум. в 511). Франкский король (лат. Rex Francorum) был наследственным государем с большими полномочиями(законодательная и судебная власть, (...) право обложения налогами и повинностями, командование войском и т. д.). Карл Великий (768-814) после присоединения к Франкскому королевству в 784 г. Королевства лангобардов именовал себя на пфеннигах, чеканенных им совместно с папой Адрианом I (772-795) в Риме, "CAROLUS REX FR(ancorum) LANG(obardum)" (лат. "Карл, король франков и лангобардов"). После распада Франкского гос-ва на его территории возникли Немецкое и Французское королевства. Немецкий король сперва избирался высшим дворянством; участие народа ограничивалось выражением согласия возгласами. Со времени Оттона I (936-973) за выборами следовала церемония освящения церковью(помазание миром и коронование), которая до 1531 за немногими исключениями (избрание Фердинанда I немецким королём; в 1556-1564 -- римским императором) совершалась архиепископом Кельнским в Ахене, позже -- архиепископом Майнцским во Франкфурте-на-Майне. Оттон I был также первым немецким королём, которого папа Римский короновал римским императором (962); с этого события начинается история Священной Римской империи германской нации. Местом выборов немецких королей с 13 в. стал Франкфурт-на-Майне; одновременно избрание короля стало исключительно прерогативой курфюрстов. Со времени правления Фридриха III (1440-1493) немецкая корона была наследственным владением королевской династии Габсбургов (за исключением времени правления Карла VII Альбрехта, в 1726-1742 -- курфюрста Баварского, в
1742-1745 -- римско-германского императора). В монетных легендах немецкие короли именовали себя сначала только "rex", и только государи их династии салических франков именовали себя до избрания германскими императорами "REX ROMANORUM" (лат. -- "римский король"). Со времени правления Максимилиана I Габсбурга(1483-1519, в 1486 избранного римским королём, а в 1508
принявшего с согласия папы Римского в Триенте без коронации титул "император") титул "Roemischer Koenig" носил уже только избранный при жизни императора его преемник. Кроме немецких и французских правителей титул короля с древних времен носили правители Великобритании (Англии и Шотландии), Испании (Кастилии и Арагонии), Португалии, Дании, Норвегии и Швеции. В Средние века правом присвоения титула короля владели как римско-германские императоры, так и папы Римские. Напр., император Филипп Швабский (1198-1208) присвоил в 1198 титул короля герцогу Пржемыслу Оттокару I Чешскому (1197-1230), папа Сильвестр II (999-1003) в 1001 -- князю Венгерскому Стефану I (997-1143), папа Анаклет II (1130-1138), антипапа Иннокентий II (1130-1143) в 1130 – графу Сицилийскому Роджеру II (1130-1154). С 1319 титул короля носили польские князья, с 1701 -- курфюрсты Бранденбургские (за герцогство Пруссия), а с 1718 -- герцоги Савойи-Пьемонта. Наполеон I, с 1804 французский император, назначил королём Сицилии (позже -- королём Испании), королём Голландии своих братьев Жозефа и Луи, а в 1807 присвоил королевский титул курфюрстам Баварскому, Саксонскому и Вюртембергскому, а также своему брату Жерому, назначив
его королём созданного им королевства Вестфалия. Французский император присвоил далее своему новорожденному сыну титул "Римский король" (который ранее носил избранный при жизни римско-германского императора его преемник). Королевства Нидерландов и Ганновер были официально признаны в 1815 Венским конгрессом. Позже, в 19 и нач. 20 в., возникли королевства Бельгия (1831), Греция (1832), Италия (1861), Сербия (1882), Болгария (1908) и Черногория (1916), из которых в настоящее время существует только Бельгия."

Можно отметить, что к 1700 году в Европе существовало больше десятка королевств и ещё 11 или 14 королевств было создано после 1700 г., причём два -- уже в XX веке (правда, болгарский монарх
носил титул царя).

С 1319 по 1701 г. в образовании королевств было затишье. На это время пришлись Столетняя война, Ренессанс, Реформация, великие географические открытия, захваты огромных колоний, расцвет и закат Великого княжества Литовского -- крупнейшей европейской империи, не ставшей даже королевством. Среди причин того, что после 1700 г. вновь стало принято образовывать королевства, -- изменение отношения к Средневековью, в свою очередь обусловленное тем, что "благородное сословие" стало терять позиции под натиском торговцев и промышленников.
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение Отправить e-mail Посетить сайт автора
Galina
Архитектесса Пространств Монсальвата


Зарегистрирован: 09.08.2007
Сообщения: 3923

СообщениеДобавлено: Пн Окт 31, 2011 10:34 am
Заголовок сообщения: ПЛУТАРХ НАСТАВЛЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДЕЛАХ
Ответить с цитатой

ПЛУТАРХ
НАСТАВЛЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДЕЛАХ


Глава 1



Если уж к чему другому, Менемах, уместно применить эту укоризну:

Речи твоей не осудит никто из присущих данаев, Слова противу не скажет; но речи к концу не довел ты, как не попрекнуть ею тех философов, что многими увещаниями призывают к делу, но не учат и не разъясняют, как за него взяться? Они словно бы нагар с фитиля снимают, а масла в светильник налить забывают. Между тем вижу я, что мысль твоя устремляет тебя к трудам государства, и ты, как и приличествует доброму твоему роду, желаешь среди сограждан быть и витией в речах, и в делах деловым человеком». Но при этом нет у тебя случая понаблюдать жизнь какого-либо преданного философии мужа на площади, среди государственных трудов и гражданских споров, чтобы не с чужих слов, а по своему опыту ознакомиться с должными примерами; и коль скоро ты просишь наставлений о государственных делах, полагаю, что отвечать отказом было бы с моей стороны вовсе неприлично, и мне остается только желать, чтобы трудной оказался достоин как твоей любознательности, так и моего благорасположения. Примерами же, как ты того и хотел, я буду пользоваться в изобилии.
Глава 2



Первое условие, как бы надежная и устойчивая основа для государственных трудов: чтобы решение заняться ими проистекало из разумного выбора, а не из обуянности тщеславием иди задором или из недостатка в иных занятиях. У кого нет приличного дела дома, тот без всякой нужды проводит большую часть времени на площади; так же точно есть люди, которые от того, что не имеют, чем бы им заняться всерьез, бросаются в общественные дела, превращая их в некий род препровождения времени.Многие также впервые прикоснулись к таким делам по прихоти судьбы, но позднее, когда пришло пресыщение, им уже нелегко выйти из игры; и это все равно, как если бы кто вошел в челн, захотев покачаться на волнах, но был вынесен в открытое море - и теперь мучился бы морской болезнью, оглядываясь в испуге по сторонам, но принуждаем оставаться в челне и терпеть все, что может с ним приключиться.

На глади сверкающей морямимо них скользят приветные пиком Эроты;их киль, режущий волны,- бессмертным посмешище...

Вот такие люди и говорят больше всех худое про участь государственного мужа, а побуждают их к тому раскаяние и досада: ведь они либо понадеялись на славу, а получили бесславие, либо думали, что будут грозны другим, а взамен того сами терзаются тревогами и хлопотами. Напротив, кто по зрелом размышлении взял на себя заботу об общем благе, как самое подходящее ему и благородное дело, тот ничему не позволит отвратить себя от этого дела и поколебать в своем решении.Не должно также приступать к общественным делам в надежде на обогащение и наживу, как Стратокл и Дромоклид, звавшие друг друга к «золотой жатве», как они шутки ради называли ораторскую трибуну, или дать увлечь себя опрометчивому порыву, как Гай Гракх, который поначалу, пока скорбь о братнем злосчастии была еще свежа, избегал общественных дел, но затем, взбешенный хулой и обидами, чинимыми памяти брата, с горячностью устремился в эти дела; очень скоро он был по горло сыт и положением, и славой, но, как ни стремился уйти на покой, как ни тосковал по иной, безмятежной жизни, у него уже не было возможности сложить с себя не в меру большую власть, и гибель его упредила.Ну, а кто, уподобляясь лицедеям, наряжающимся к выходу, ищет красоваться и домогаться славы, тех-то уж неминуемо постигнет разочарование: один у них выбор -либо ходить в рабах у тех, над кем думали властвовать, либо наживать себе врагов среди тех, кому желали угодить.Я сравню попечение о государственных делах с колодцем. На долю тех, кто ринется туда очертя голову и вслепую, достанутся страх и боль падения; но те, кто войдут с умом, приготовя себя, будут во всех обстоятельствах соблюдать меру, ни от чего не теряя мужества, ибо единственная цель их усилия есть нравственное благо.
Глава 3



Вот, однако, внутреннее решение выношено и утверждено надежно и незыблемо; теперь необходимо обратиться к познанию нрава сограждан и паче всего уяснить себе, каким он проявляется и действует во всеобщем смешении. Ведь что до попыток самому воздействовать на нравы и пересоздавать естество народа, то это дело не легкое и не безопасное, но требующее долгого времени и великой мощи. Погляди, как вино поначалу подвластно нраву пьющего, однако исподволь само меняет его нрав и по-иному его настраивает, соделывая в нем теплоту и благорастворение; вот так и государственному мужу до той поры, покуда его слава и народное к нему доверие не дадут ему силы вести других, лучше сообразовываться с наличными нравами и принимать их в расчет, зная, что народ любит и чем его удобно увлечь. Например, афиняне вспыльчивы, но отходчивы; чаще строптивы и недоверчивы, чем смирные слушатели. У них большая охота помогать людям безвестным и маленьким, и совершенно так же они радуются и отдают предпочтение речам шуточным и смехотворным. Едва ли кому можно доставить так много удовольствия похвалами, но так мало огорчения насмешками. Начальников своих они заставляют трепетать, а врагам являют милость.

Не таков нрав у карфагенского народа: мрачный, нелюдимый, покорный начальникам, тяжелый для подвластных, подлейший в страхе, жесточайший в гневе, постоянный в решениях, не отзывающийся на шутку, нечувствительный к улыбке. Уж они не встали бы, разражаясь смехом и рукоплесканиями, в ответ на просьбу Клеона отложить день Народного собрания, потому что-де он, Клеон, как раз принес жертву и должен угощать гостей; не стали бы они гоняться за перепелкой Алкивиада, убежавшей во время речи из-под его плаща, которую каждый за честь почитал сам возвратить владельцу. Скорее они предали бы того и другого смертной казни за высокомерие и роскошь. Изгнали же они своего Ганнона, обвинив его в тираническом образе мыслей за то, что лев служил ему в походах вьючным животным. Боюсь, что даже фиванцы не сумели бы воздержаться от чтения попавших им в руки неприятельских писем, как это сделали однажды афиняне: перехватив письмоносцев Филиппа с его посланием к Олимпиаде, они печати не порушили и читать не стали, чтобы не нарушить уважения к тайне любовных слов мужа в разлуке с женою. Но и афиняне, в свою очередь, не смогли бы легко снести заносчивости и самомнения Эпаминонда, который отказался отвечать на предъявленное ему обвинение и встал, чтобы прошествовать из театра сквозь весь собравшийся народ к гимнасию. Л спартанцы и подавно не простили бы наглого шутовства Стратокла, убедившего сограждан ложью о победе править благодарственное празднество; а когда пришли, напротив, вести о поражении, вопросившего негодующих, не на то ли обижен народ, что по милости его, Стратокла, хоть три дня пожил с приятностью? Придворные льстецы, обманом вкрадываясь в доверие государей. словно птицеловы, подражают голосам и перенимают повадки тех, на кого охотятся; что до государственного мужа, то перенимать народный прав ему, конечно, не пристало, но знать надо, чтобы с умением подойти к каждому. Ведь и в гражданских делах отсутствие такта ведет к ошибкам и провалам не менее тяжким, чем в близком общении с царями.



Глава 4



Пытаться изменять общественные нравы к лучшему, и притом берясь за дело спокойно и осмотрительно, как мы уже сказали, можно лишь тому, кто забрал большую силу и завоевал доверие сограждан; перевоспитывать целый народ - дело хлопотное. Но покуда спеши развить и украсить твой собственный характер, затем что тебе предстоит жить, словно в театре, на глазах у зрителей. Если же тебе чересчур трудно до конца извергнуть из души твоей порочные наклонности, отсекай и устраняй хотя бы то, что лезет в глаза. Как ты знаешь, когда Фемистокл замыслил простереть руку к делам государства, он отказался от попоек, от разгула и проводил бессонные ночи в трезвых трудах, говоря друзьям своим, что ему не дает спать трофей Мильтиада. Что до Перикла, у него изменились и осанка, и образ жизни: он приучил себя ступать размеренно, говорить сдержанно, являться на людях со строгим лицом, не вынимать руки из-под плаща и знать одну только дорогу - на ораторское место и в здание Совета. Ведь толпа не легко идет в руки к кому попало; и то уже хорошо, если она примет твою руку, не шарахаясь от одного твоего вида и голоса, словно недоверчивый и хитрый зверь. Кому даже о таких вещах забывать не стоит, как же ему не заботиться, чтобы жизнь его и нравы были недоступны укору и клевете? Ведь мужи, облеченные доверием, дают ответ не только за свои слова и поступки, касающиеся дел общественных; их трапеза, их ложе, их брак, любая забава и любое занятие - все становится предметом пересудов. Нужно ли напоминать судьбу Алкивиада? Такого человека, сильного во всяком государственном деле, непобедимого на войне, погубило распущенное и заносчивое поведение, и все его способности пропали для отечества втуне из-за его беспутства и своеволия. Те же афиняне попрекали Кимона любовью к вину; а римляне, вовсе уж не находя, чем бы уколоть Сципиона, ставили ему в вину долгий сон. О Помпее Великом враги злословили, подметив его привычку почесывать голову одним пальцем. Как пятнышки и бородавки на лице оскорбляют зрение сильнее, чем клейма, увечья и чирьи на прочих частях тела, так малые погрешности кажутся большими, если обнаруживаются в поведении тех, кому доверена власть и поручены дела государства; народ высоко ставит то и другое, а потому не хочет терпеть здесь ни малейшей ошибки и безлепицы.

По справедливости стяжал похвалу народный трибун Ливий Друз таким своим изречением: в дом его с разных сторон могли заглядывать соседи, и когда один мастер предложил ему поправить дело всего за пять талантов, тот ответил: «Возьми десять и сделай весь мой дом прозрачным, чтобы все граждане видели мою каждодневную жизнь!» А был он человек воздержный и стыдливый. Но, пожалуй, ему не было нужды в прозрачном доме; народ и так видит насквозь, что за нрав у государственного человека, что за правила, как он поступает и как живет - даже то что кажется глубоко сокрытым; и частная жизнь ничуть не менее, чем гражданская, бывает причиною, что одних он любит и почитает, а другими брезгует и гнушается.

Но ты спросишь: «Разве не бывает, что государство прибегает к услугам невоздержных и распущенных людей?» Бывает еще и не то: беременных женщин подчас тянет поесть камней, а страдающие морской болезнью требуют соленой воды или еще чего-нибудь в том же роде - а чуть позже взятое в рот выплюнуто и смотреть на него не хочется. Вот так и народ по легкомыслию, или по надменности, или по недостатку в более достойных вождях может прибегнуть к услугам кого попало, но не перестает выказывать им презрение и отвращение и всегда рад услышать насмешки над ними, вроде того, как комедиограф Платон заставляет самого Демоса говорить так: Хватай, хватай меня скорее за руку, Не то в стратеги выберу Агиррия!

И в другом месте Демос требует таз и перышко, чтобы вызвать рвоту, в объяснение приговаривая:

Нет мочи; Мантий предо мной в ораторах!

И еще:

Корми Кефала, мерзость распоследнюю!

А римляне, услышав от Карбона какое-то обещание, скрепленное страшной клятвою, единодушно поклялись ему в ответ, что верить не могут. И в Лакедемоне, когда некий человек дурных нравов внес однажды дельное предложение, народ его отверг, а эфоры велели одному из старейшин, выбранному для этого по жребию, повторить предложение от своего лица, как бы перенеся его из нечистого сосуда в чистый и тем сделав приемлемым для граждан. Такую силу имеет в государственных делах доверие или недоверие к личной порядочности деятеля.



Глава 5



Впрочем, из этого вовсе не следует, будто нужно возложить все надежды на одну лишь добродетель, пренебрегая обаянием и силой слова. Признаем риторику хотя и не содетельницей убеждения, но все же его соучастницей, исправляя изречение Менандра:

Не речь, а нрав пленяет нас в ораторе.

Нет, и нрав и речь! Впрочем, мы предпочитаем говорить, что корабль ведет кормчий, а не руль, и коня направляет наездник, а не узда; в этом же смысле можно сказать, клянусь Зевсом, что государственная добродетель убеждает не речью, а нравом и пользуется им, словно рулем и уздою, чтобы направлять народ, это подвижнейшее из животных, как говорит Платон, и вести его, словно кормчий. Но даже великие, «от Зевса рожденные» цари Гомера, похвалявшиеся пурпуром и скипетрами, копьеносцами и речениями богов, повелевавшие порабощенным народам, словно высшие существа, не отказывались, однако же, быть «витиями в речах» и не пренебрегали красотою слова;

И на советах, где мужи к блистательной славе приходят, они нуждались не только в помощи Зевса Советного, или Ареса Кранного, или Афины Ратной, но призывали также Каллиопу, о которой сказано:

Шествует следом она за царями, достойными чести, и которая силой убеждения укрощает и напевом умиротворяет народное буйство и своевольность. А простой гражданин, одетый, как одеваются все, просто держащийся, - да как он сможет забрать власть в государстве и вести за собой народ, если вместе, заодно с ним не будет убеждать и увлекать сила слова? На корабле есть в подмогу кормчему начальник гребцов; а государственный муж в себе самом должен найти и кормчего - ум, и начальника гребцов - слово, да притом не нуждаться в чужом голосе, чтобы не пришлось ему говорить, как Ификрату, когда его переговорил Аристофонт: «У противной стороны лучше актер, у меня - драма», - и не нужно было твердить за Еврипидом: Когда б безгласно было племя смертное! -или еще: Увы, увы! зачем не может вещь сама Возвысить голос, посрамив ораторов?

Кому еще можно было бы позволить такие отговорки, так это Алкамену, или Несиоту, или Иктину, и всем вообще людям ручного труда, ничего не ведающим об искусстве слова. Когда в Афинах двое зодчих оспаривали друг у друга государственный подряд, и первый из них, человек ловкий и мастер поговорить, поразил слушателей хорошо подготовленной речью, разглагольствуя, как он намерен строить, другой, в работе более дельный, но к речам не способный, вышел и сказал: «Афиняне, то, что он наговорил, я сделаю». Еще бы, ведь они почитают одну лишь Афину Трудовую, и предмет их усилий - бездушное вещество, послушное ударам «меж наковальней и тяжелым молотом», по Софоклу. Но у прорицателя Афины Градодержицы и Фемиды Советной, Той, что па стогнах градских собирает мужей и разводит, одно есть орудие - слово; при его помощи действуя, ваяя и лепя, прилаживая и согласуя, а там, где что-то сопротивляется его руке, как сучья в древесине или пустоты в железе, размягчая и заравнивая, - вот как упорядочивает он государство. Потому-то афинский строй при Перикле и был, как говорит историк Фукидид, «по названию - народоправством, на деле же - правлением первого человека», все благодаря мощи Периклова красноречия. В самом деле, и Кимон, и Эфиальт, и Фукидид были политики недурные; но вот когда спартанский царь Архидам спросил того же Фукидида, кто лучше в кулачном бою - он или Перикл, тот ответил:

«Право не знаю; если даже я собью его с ног, он будет уверять, что не падал, убедит всех присутствующих и победит». Такая способность приносила не только ему самому славу, но и отечеству спасение; пока оно давало его красноречию убеждать себя, оно сохраняло достигнутое благополучие, а от дальних предприятий воздерживалось. А вот Никий цель имел ту же, но умения убеждать у него не было; потщившись удерживать народ своим словом, как бы чересчур слабой уздой, он не только не добился своего, но сам приневолен был отправиться в Сицилию и был ввергнут стремглав в общую погибель.

Пословица говорит, что волка за уши не удержишь, по граждан и государство только за уши и следует вести, не подражая тем, кто, по невежеству и неспособности в искусстве слова, прибегает к приемам пошлым и низменным, обращается вместо слуха к утробам и кошелькам, задавая пиршества и устраивая раздачи, и увлекает или, лучше сказать, совращает парод всеми этими пиррихическими плясками и гладиаторскими играми. По-настоящему увлечь народ можно только словом, а все эти способы укрощения черни уж очень похожи на хитрости при охоте на бессловесных зверей.



Глава 6



Пусть, далее, слово государственного мужа не будет ни прихотливым и высокопарным, как у мастеров панегирического витийства, плетущим венки из речений нежащих и цветистых; и, наоборот, отдавая фитилем и софистической натугой, чем попрекал Пифей Демосфена, пусть не украшается нудными энтимемами и периодами, точно отмеренными, словно циркулем и линейкой. Подобно тому как любители музыки ценят звучание струи, выражающее душу, а не поражающее слух, так пусть и в слове государственного мужа, вождя и советчика обнаруживается не мастерство и хитросплетения и в похвалу ему не ставится «умело», или «искусно», или «тонко», а пусть будет слово это выказывать нрав откровенный, подлинное благородство, отеческую прямоту и заботливость, а украшение его и прелесть составят понятия священные и мысли, всем доступные и убедительные. Пословицам, историческим примерам, преданиям и сравнениям в речах государственных принадлежит более места, чем в судебных; используемые умеренно и к месту, оказываются они весьма действенными - таковы слова оратора: «Не дайте Элладе окриветь!», или Демада о том, что он управляет обломками государственного корабля, или Архилоха: Да не виснет над этим островом Танталов камень! -и Перикла, увещевавшего снять бельмо с ока Пирея, и Фокиона о победе Леосфена: «...с коротким бегом справился ты славно, смотри, не обскакали 6 тебя в длинном!» Вообще слово государственного мужа наиболее действенно, когда есть в нем сила и значительность, пример тому - «Филиппики» и приводимые Фукидидом речи: Сфенелаида, и царя Архидама, сказанная в Платеях, и Периклова после мора. Что же до искусно построенных речей и периодов Эфора, Феопомпа и Анаксимена, с которыми обращались они к вооруженным и построенным войскам, то о них следует сказать: Кто празднословит пред лицом оружия?



Глава 7



Однако и насмешка, и шутка имеют свое законное место в красноречии государственного мужа, если цель их - не надругательство и не паясничание, но осмысленная укоризна и вышучивание с разумной пользой. Они уместнее всего при ответе противнику. Напротив, начинать это первому и с предварительной подготовкой - смехотворство, навлекающее обвинение в злонравии; так было с выходками Цицерона и Катона Старшего, а также Евксифея, который был коротко знаком с Аристотелем; ведь они именно нападали первыми. Но когда оратор прибегает к насмешке для самозащиты, это ему не только прощается, но вызывает к нему расположение, ибо сообразно с обстоятельствами. Так, когда некто, обвиненный в кражах, хулил Демосфена за его ночные труды, тот ответил: «Понимаю, тебе не с руки, что у меня горел светильник». Когда Демад вопил: «Демосфен хочет меня учить! Свинья - Афину!» - ответ был такой: «Нашу Афину в минувшем году поймали за блудным делом». Изящно возразил и Ксенэнет согражданам, бранившим его, что он в бытность стратегом бежал с поля брани: «Вместе с вами, любезнейшие!»

Пуще всего надо беречься, как бы своей шуткой не оскорбить некстати слушателей или не выставить себя самого в виде неблагородном и уничиженном, как сделал Демократ. Как-то, пойдя в Народное собрание, он заявил, что в нем, как и в государстве, силы мало, а вони много. В другой раз, после битвы при Херонее, он вышел к народу со словами: «Не хотел я, чтобы дела государства были так плохи, чтобы я подавал советы, а вы их слушали». Здесь есть самоуничижение, как в первой шутке - безумие; ни то, ни другое не подходит государственному мужу.

Восхищались краткословием Фокиона, так что Полиевкт даже вынес такое суждение:

из ораторов Демосфен - самый великий, но Фокион - самый разительный в слове, ибо у него наипространнейший смысл выражен с наибольшею краткостью. Да и сам Демосфен, презиравший прочих своих соперников, говаривал, видя, что встает Фокион: «Вот подъемлется топор на мои речи».



Глава 8



Важнее всего, чтобы речь твоя перед народом была со тщанием обдумана и не пуста и ты был огражден от провала; как тебе известно, даже сам Перикл перед каждой своей речью просил у богов, чтобы с уст его не сорвалось ни одного ненужного слова. Но когда отвечаешь противнику, необходим навык в быстроте и находчивости, потому что обстоятельства меняются стремительно и приносят с собой как раз в гражданских распрях много неожиданного. Говорят, что Демосфен здесь бывал слабее других, ибо не ко времени терялся и мешкал. И об Алкивиаде Феофраст рассказывает, что тот по своей привычке заранее обдумать не только суть, но и весь ход своих рассуждений частенько терялся и попадал впросак, принявшись посреди речи отыскивать и подбирать слова. Напротив, тот, кто отталкивается от наличных обстоятельств и ловит мгновение, умеет поразить, переубедить и нужным образом настроить толпу. Так, Леонт прибыл из Византия для переговоров с афинянами, у которых в ту пору были немалые смуты; вызвав общий смех своим малым ростом, он возразил: «Посмотрели бы вы на мою жену, которая мне едва по колено!» Смех стал еще больше, а он продолжал; «Но как мы ни малы, если у нас раздор, город Византий нас не вмещает». А когда оратор Пифей возражал против почестей Александру и некто бросил ему: «Ты еще молод говорить о вещах столь важных»,- отвечал: «А ведь Александр, которого вы хотите вашим постановлением причислить к богам, еще моложе меня!»



Глава 9



Кто готовит себя к многотрудным состязаниям государственной жизни, где всякое оружие идет в ход, должен придать в сопутники своему слову благозвучие голоса и мощь дыхания, чтобы не случалось ему нередко отходить с уроном из-за того, что его перекричал какой-нибудь Крикун, буян, чей голос-Киклобора рев.

А вот Катон, когда не было у него надежды победить предубеждение народа или сената, сумел проговорить целый день без передышки и таким образом разрушил замысел своих противников.

О том, как готовить и произносить речи, сказано достаточно; все остальное умный человек сообразит и сам.



Глава 10



Что до начала государственной деятельности, то к нему есть два пути; первый сулит быструю и блистательную славу, но небезопасен, второй дольше и докучнее, но не в пример надежен. Некоторые бросались в дела государства, как со скалы в море, сразу же решаясь на какое-нибудь заметное и великое, но требующее отваги деяние; должно быть, они полагали, что правильно сказал Пиндар: Начатому делу-сияющее чело.И то сказать, толпа, пресытясь и наскучив прежними правителями, охотнее приветствует нового человека, словно зрители - нового борца, а зависть бывает ошеломлена блистательным и быстрым возрастанием успеха и силы. Как говорит Аристон, чтобы огню не порождать дыма, а славе - зависти, им надо разгораться побыстрее и поярче; напротив, тот кто возрастает медленно и неспешно, то тут, то там натыкается на зависть, так что иные искатели славы увяли, не успев расцвести. Но кто, как сказано о бегуне Ладе, Шум от паденья каната в ушах имея, увенчан,- кто отменно исполнил свою должность и явился народу как глава посольства, как триумфатор, как стратег, - с тем ни зависть, ни презрение ничего поделать не могут. Так пришел к славе Арат, начав свею государственную деятельность свержением тирании Никокла; так пришел к славе Алкивиад, устроив союз с мантинейцами против Лакедемона. А Помпеи даже потребовал себе триумфа, еще не успев стать членом сената, и когда Сулла возбранял ему это, бросил слова:

«Восходящему солнцу поклоняются больше, чем заходящему», - и Сулле оставалось только уступить.

Незаурядное начало было у Корнелия Сципиона, и неспроста побудило оно римлян, когда тот выступил соискателем на место эдила, в нарушение закона избрать его консулом; народ восхищался победой в единоборстве, которую он одержал в Испании еще совсем мальчиком, и деяниями, совершенными им чуть позже в должности военного трибуна против карфагенян и побудившими Катона Старшего воскликнуть:

Он лишь с умом, все другие безумными тенями веют.

Нынешнее положение наших городов, однако, не предоставляет случая отличиться при военных действиях, свержении тирана или переговоров о союзе; как же государственному деятелю начать свое поприще со славою и блеском? Остаются всенародные суды и посольства к императору, для которых тоже нужен человек, соединяющий горячность и решительность с умом. Можно привлечь к себе внимание, выступив восстановителем добрых, но забытых обычаев, каких немало было у наших городов, или искоренителем порочных привычек, распространившихся на позор или во вред городу. Случалось, что и другие дела послужили для кого-то славным началом: хорошо вести важное судебное дело, верно защищать слабого против влиятельного противника, неустрашимо выступить за правду против нестерпимого тирана. Многих возвысила готовность померяться силою с теми, чье положение в государстве внушает всем зависть и страх, ведь мощь побежденного тотчас переходит к победителю вместе с вящей славой. Конечно, по зависти напасть на мужа почтенного и заслуженно первенствующего среди сограждан, как Симмия напал па Перикла, Алкмеон - на Фемистокла, Клодий - на Помпея, а оратор Менеклид - на Эпаминонда, есть дело не только бесславное, но еще и неосмотрительное; когда народ дурно обошелся с достойным человеком, а после, как это часто бывает, раскаялся в этой вспышке своего гнева; быстрейший способ оправдаться перед жертвой обиды - расправа с зачинщиком и подстрекателем-представляется ему и самым справедливым. Но восстать па негодяя, подчинившего себе город обманом и запугиванием, как это делали в Афинах Клеон и Клеофонт, ниспровергнуть его и унизить - вот блистательный выход на сцену политической жизни. Известно мне и то, что иные стяжали власть и с нею славу, умалив полномочия ненавистного и олигархического Совета; однако такое предприятие таит для новичка в государственных делах особые опасности. Лучше уж начал Солон: государство тогда было разделено на три партии, которые именовались диакриями, недиеями и паралиями, он же не соединился ни с одной из них, но принадлежал равно всем, ставя каждое спое слово и дело на службу общественного согласия, почему был избран законодателем ради примирения сограждан, и с этого началось для него государственное поприще. Итак, мы рассмотрели способы, при посредстве которых можно совершить выход на сцену политической жизни с блеском.



Глава 11



Есть, однако, иной способ, более медлительный и надежный, и многие славные мужи его избирали; в числе их были Аристид, Фокион, фиванец Паммен, римляне Лукулл и Катон, лакедемонянин Агесилай. Уподобляясь плющу, который, обвив сильные деревья, тянется вверх вместе с ними, каждый из них в пору юности и безвестности прибег к помощи кого-нибудь из старших и знаменитых, мало-помалу поднимаясь над землей благодаря такой опоре, вырастая вместе с ней, но и прочно укореняясь в почве государства. Аристиду содействовал Клисфен, Фокиону - Хабрия, Лукуллу - Сулла, Катону - Фабий Максим, Паммену - Эпаминонд, а Лисандр - Агесилаю; и если последний поспешил отойти от своего наставника, оскорбив его неуместным честолюбием и состязанием, то прочим хватило порядочности и политической мудрости, чтобы до конца почитать и прославлять своих учителей, подобно тому как тела, освещенные солнцем, возвращают ему его блеск отраженным и умноженным. Хулители Сципиона утверждали, что он-де лить исполнитель собственных деяний, а сочинитель их - друг его Лелий; однако Лелий не позволил себе возгордиться, но всю жизнь ревновал лишь о добродетели и славе Сципиона, как о своей собственной. Афраний, друг Помпея, имел основания рассчитывать, что его, невзирая на низкое происхождение, изберут консулом; видя, однако, что Помпей принял в этом деле другую сторону, он отказался от честолюбивых помыслов, сказав, что стать консулом против воли и без помощи Помпея для него хотя и почетно, однако слишком огорчительно. Выждав всего один год, он и консульство получил, и друга сберег. Кто подобным образом дает вести себя к славе, приобретает народную приязнь, и даже в случае каких-либо трений на его долю выпадет меньше ненависти. Потому-то Филипп и советовал Александру заводить друзей, пока он еще под державою отца и ему можно беседовать и общаться, с кем он пожелает.



Глава 12



Выбирая своего вождя, начинающий политик должен искать человека не просто знаменитого и влиятельного, но заслужившего то и другое своей добродетелью. Как не всякое дерево принимает и поддерживает оплетающую его виноградную лозу, но есть такие деревья, которые удушают и стесняют ее рост, так и в государственной жизни бывают люди, любящие не честь, а почести, и они-то не оставляют молодым случая отличиться, но завистливо гнетут их и обездоливают, словно те покушаются не на долю славы, а на их хлеб. Так, Марий, в Африке, а позднее и в Галлии обязанный Сулле многими успехами, порвал с ним отношения, причиною чему была зависть к его быстрому подъему, а предлогом - пресловутый перстень. Дело в том, что когда Сулла в бытность свою квестором служил в Африке под началом Мария и был послан им к Бокху, ему удалось привести в плен Югурту; честолюбивому молодому человеку, впервые вкусившему славы, не удалось сохранить при такой удаче умеренности, и он заказал в память о своем подвиге вырезать выдачу Югурты на перстне, который с тех пор всегда носил. Поставив ему это в вину, Марий отдалил его от себя; тогда Сулла перешел на сторону Катула и Метелла, мужей почтенных и Противников Мария, а вскоре после этого отправил Мария в изгнание - и окончил гражданскую войну лишь тогда, когда Рим стоял на краю гибели.

Тот же Сулла, напротив, и Помпея стремился всячески возвышать от самой юности последнего, так что однажды даже встал и обнажил голову при его приближении, и другим молодым людям давал случай отличиться на важных местах, поощряя некоторых даже против их воли и наполняя все свое войско честолюбивым пылом; так он утвердил свою власть, предпочтя быть первым, а не единственным, и величайшим среди множества великих. К подобным мужам следует прилепляться и связывать с ними свою судьбу, не подражая тому корольку из Эзоповой басни, который дал орлу нести себя на спине, а после вспорхнул и обогнал его, и не похищая славу старших, но получая ее от них как дружеский дар; ведь, по слову Платона, не сможет хорошо повелевать тот, кто не научился сначала как следует повиноваться.



Глава 13



Теперь скажем о выборе друзей, не одобряя образа мыслей ни Клеона, ни Фемистокла.

Едва только Клеон решил пуститься в политику, он созвал друзей и объявил им, чтобы они больше не считали его другом, потому что дружба грозит размягчать строгость справедливых решений и отклонять от прямого пути. Он лучше бы сделал, если бы изгнал из души своей сребролюбие и любопрение, да еще очистил себя от зависти и злонравия; государственная жизнь требует от человека не одиночества и нелюдимости, но честности и благоразумия. Друзей он прогнал, да что толку? Вместо них, как говорится в комедии, Вкруг него сто голов, вкруг него сто льстецов подвывали, ревели, лизали. И если с людьми смирными он был суров и жесток, для толпы он был готов на все, лишь бы ей угодить, Себя предавши на служенье рабское,

поддерживая самую дурную, нравственно недужную часть народа против лучших граждан.

Что до Фемистокла, он, напротив, в ответ на чье-то увещание править хорошо и являть себя для всех равно беспристрастным сказал: «Пусть не придется мне воссесть на такое седалище, при котором друзья мои не получат больше моих недругов!» Это было тоже не дело - поставить дружбу выше государственного долга и подчинить общественные нужды частным пристрастиям и привязанностям. Когда, однако, Симонид попросил его о чем-то, противном справедливости, он ответил: «Как дельный поэт не может нарушить меры стиха, так хороший правитель не должен из любезности отходить от закона». И впрямь, если судовладелец подбирает такого кормчего, а кормчий - таких моряков, которые Править умеют рулем корабельным и парус умеют ловко поставить, когда возбуждается ветер над морем, если зодчий ищет таких подмастерьев и чернорабочих, которые не загубят его труда, но выполнят все наилучшим образом, было бы поистине ужасно и прискорбно, если бы государственный муж, этот «благоискусник», но слову Пиндара. строитель законности и правосудия, избрал бы себе в друзья с самого начала не единомысленных помощников, одушевленных тою же любовью к добру, но людей, которые будут на каждом шагу вымогать у него все новые услуги, противные правде. Не уподобится ли он зодчему или плотнику, который по неразумию или небрежности стал бы употреблять такие наугольники, отвесы и мерила, от которых его строение должно выйти перекосившимся? Ведь друзья для государственного мужа - те же орудия, но живые и мыслящие; он обязан не только избегать попустительства к их проступкам, ни в коем случае не оступаясь вместе с ними, но следить еще и за тем, как бы они не сделали чего худого за его спиной.

Именно последнее бросило тень на Солона и уронило его в мнении сограждан: когда он задумал облегчить задолженность и объявить так называемую сейсахфию, что было благовидным обозначением отмены долгов, он поделился своим замыслом с друзьями, а те сделали самый бессовестный поступок - поспешили занять в долг побольше денег, и когда вскоре был обнародован закон, выяснилось, что они уже владеют дорогими домами и большими земельными участками, купленными на те самые деньги; и Солона считали соучастником обмана, когда он сам был его жертвой. Агесилай, когда друзья докучали ему просьбами, являл несвойственную ему слабость и угодливость, словно Пегас у Еврипида:

Захочешь ниже-тотчас ниже склонится.

Он не только сверх меры усердно помогал друзьям в их неудачах, но казался потатчиком их беззаконии. Так, он спас Фебида, судимого за самовольный захват Кадмеи, заявив, что для действий такого рода приказа не нужно; он выручил Сфодрия, склонясь на любовные просьбы его сына, когда того требовали на СУД за дело противозаконное и опасное - нападение на землю афинян, которые тогда состояли со Спартой в дружбе и союзе; наконец, рассказывают о такой его записке некоему царьку: «Если Никий невинен, отпусти его; если виновен, отпусти ради меня; отпусти в любом случае».

Напротив, Фокион даже не пошел в суд, когда зять его Харикл был обвинен по делу о деньгах Гарпала, но только сказал ему при расставании: «Я принял тебя в свойство лишь на честные дела»; а коринфянин Тимолеон, ни увещаниями, ни мольбами не сумев убедить брата отказаться от власти тирана, вошел в заговор, составленный с целью его умертвить.

Не только у алтаря кончаются права дружбы, как сказал Перикл, отказываясь от участия в ложной клятве; должно, чтобы они кончались там, где вопрос стоит о законе, справедливости и государственной пользе, иначе беда будет большая и общая. Пример тому - Сфодрий и Фебид, освобожденные от суда; не в последнюю очередь они вовлекли Спарту в поражение под Левктрами. С другой стороны, государственная мудрость вовсе не требует. чтобы мы сурово преследовали друзей за малые проступки, и оставляет возможность, обеспечив сначала серьезные нужды государства, помогать другу, заботиться о нем и выказывать ему внимание. Есть такие проявления дружбы, которые не вызывают большой зависти: ты волен предпочесть друга при определении на должность, дать ему почетное поручение или назначить главой безобидного посольства, отправленного засвидетельствовать почтение управителю провинции или призвать другой город к дружбе и единомыслию. Если же требуется совершить нечто многотрудное, но важное и заметное, нужно сначала взять это на себя, а потом привлечь друга в помощники, как это делает Диомед: Ежели мне самому избрать вы друга велите, Как я любимца богов. Одиссея героя забуду? -в ответ на что Одиссей учтиво возвращает похвалу:

Эти ж, старец почтенный, вновь пришлые в стане фракийском Кони фракийцев; у них и царя Диомед наш могучий Смерти предал, и двенадцать сподвижников, все знаменитых! Такие знаки любезности по отношению к друзьям украшают того, кто хвалит, ничуть не меньше, чем того, кого хвалят; а заносчивость, как сказал Платон, - подруга одиночества. Еще можно предоставлять другу участие в благородных делах человеколюбия и побуждать облагодетельствованных восхвалять его и любить, выставляя виновником и советчиком благодеяния.

Когда же друзья обращаются с просьбами худым
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение Отправить e-mail Посетить сайт автора
Показать сообщения:   
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов Terra Monsalvat -> Общие вопросы Часовой пояс: GMT
Страница 1 из 1

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах


  Global Folio          

Powered by phpbb.com © 2001, 2005 phpBB Group
              Яндекс.Метрика
     
 
Content © Terra Monsalvat
Theme based on Guild Wars Alliance by Daniel of gamexe.net