выражает некую общественную потребность. Своего рода «бум», вызванный интересом к проблеме
восприятия смерти в разных культурах, действительно имел место в 70-е и 80-е гг., и он породил ряд
интересных работ.

Проблема отношения к смерти и понимания потустороннего мира — составная часть более общей
проблемы ментальностей, социально-психологических установок, способов восприятия
мира. Ментальность выражает повседневный облик коллективного сознания, не вполне
отрефлектированного и не систематизированного посредством целенаправленных усилий теоретиков и
мыслителей. Идеи на уровне ментальностей — это не порожденные индивидуальным сознанием
завершенные в себе духовные конструкции, а восприятие такого рода идей определенной социальной
средой, восприятие, которое их бессознательно и бесконтрольно видоизменяет.

Неосознанность или неполная осознанность — один из важных признаков ментальностей. В
ментальности раскрывается то, о чем изучаемая историческая эпоха вовсе и не собиралась, да и не
была в состоянии сообщить, и эти ее невольные послания, обычно не «отфильтрованные» и не
процензурированные в умах тех, кто их отправил, тем самым лишены намеренной тенденциозности. В
этой особенности ментальности заключена ее огромная познавательная ценность для исследователя.

На этом уровне удается расслышать такое, о чем нельзя узнать из сознательных высказываний.

Круг знаний о человеке в истории, о его представлениях и чувствах, верованиях и страхах, о его
поведении и жизненных ценностях, включая самооценку, резко расширяется, делается многомерным и
глубже выражающим специфику исторической реальности; Очень существенно то, что новые знания о
человеке, включаемые в поле зрения историка на уровне ментальностей, относятся по преимуществу
не к одним лишь представителям интеллектуальной элиты, которые на протяжении большей части
истории монополизировали образование, а потому и информацию, традиционно доступную историкам,
но и к широким слоям населения.

Если идеи вырабатывают и высказывают немногие, то ментальность — неотъемлемое качество любого
человека, ее нужно лишь уметь уловить. До этого «безмолвствовавшее большинство», практически
исключаемое из истории, оказывается способным заговорить на языке символов, ритуалов, жестов,
обычаев, верований и суеверий и донести до сведения историка хотя бы частицу своего духовного
универсума.

Выясняется, что ментальности образуют свою особенную сферу, со специфическими
закономерностями и ритмами, противоречиво и опосредованно связанную с миром идей в собственном
смысле слова, но ни в коей мере не сводимую к нему. Проблема «народной культуры» — сколь ни
неопределенно и даже обманчиво это наименование, — как проблема духовной жизни масс, отличной
от официальной культуры верхов, ныне приобрела новое огромное значение именно в свете
исследования истории ментальностей. Сфера ментальностей столь же сложно связана и с материальной
жизнью общества, с производством, демографией, бытом.

Преломление определяющих условий исторического процесса в общественной психологии, подчас
сильно преображенное и даже до неузнаваемости искаженное, и культурные и религиозные традиции и
стереотипы играют в ее формировании и функционировании огромную роль. Разглядеть за «планом
выражения» «план содержания», проникнуть в этот невыговоренный внятно и текучий по своему
составу пласт общественного сознания, настолько потаенный, что до недавнего времени историки и не
подозревали о его существовании, — задача первостепенной научной важности и огромной
интеллектуальной привлекательности. Ее разработка открывает перед исследователями поистине
необозримые перспективы.

Мне казалось нужным напомнить об этих аспектах ментальности, поскольку именно в установках по
отношению к смерти неосознанное или невыговоренное играет особенно большую роль. Но возникает
вопрос: каким образом историк, пользуясь проверяемыми научными процедурами, может осуществить
эту задачу? Где искать источники, анализ которых мог бы раскрыть тайны коллективной психологии и
общественного поведения людей в разных обществах?

Знакомство с трудами об отношении к смерти в Западной Европе могло бы ввести в лабораторию
изучения ментальных установок. При относительной стабильности источников, которыми располагают
историки, им приходится идти прежде всего по линии интенсификации исследования. Ученый ищет