ФИЛИПП АРЬЕС "ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ" СМЕРТЬ КАК ПРОБЛЕМА ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
 
На главную
 
 
 
 
 
 
 
Предыдущая все страницы
Следующая  
ФИЛИПП АРЬЕС
"ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ"
СМЕРТЬ КАК ПРОБЛЕМА ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
стр. 28

прибежище в культуре американских негров: в фильмах, вдохновляемых их культурой, небесное
блаженство принимает вид бескрайнего зеленого луга.

Слово refrigerium, «свежесть», имело тогда и другой смысл. Им обозначали поминальную трапезу,
которую первые христиане устраивали на могилах мучеников, и жертвенные дары, возлагавшиеся на
гробницы. Так, св. Моника по обычаю, распространенному в римской Африке, приносила на гробницы
святых молочную кашу, хлеб и вино. Этот благочестивый обычай, возникший под влиянием языческих
традиций, был запрещен св. Амвросием, епископом Миланским, и заменен практикой евхаристии. В
христианстве византийского происхождения этот обычай был сохранен, и его следы еще видны в
фольклоре. Примечательно, что одно и то же слово обозначало одновременно и местопребывание
блаженных, и ритуальную трапезу на их могилах.

Согласно Вульгате, христианские праведники должны были после смерти пировать по римскому
обычаю, «возлежать с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном». Определение рая было
связано, таким образом, с тремя понятиями: свежий сад, надгробная трапеза и эсхатологическое
пиршество блаженных. Но средневековая иконография эти символы отвергла. Начиная с XII в. она
предпочитает им трон или «лоно Авраама». Трон обязан своим появлением, несомненно, восточной
системе образов, но был перемещен в обстановку феодального двора. В раю, каким он представлен в
«Песни о Роланде», мертвые «восседают». «Лоно Авраамово» — мотив еще более частый. На внешних
фасадах церквей, со стороны кладбища, охотно изображали покойных в виде детей, которых держит на
коленях праотец Авраам.

Образ же цветущего сада, хотя и стал большой редкостью, не исчез совсем. Он вновь появляется в
разных местах в эпоху Ренессанса на картинах, где блаженные праведники прогуливаются парами в
прохладной тени чудесного фруктового сада. И все же самым распространенным и самым неизменным
образом рая был, как мы увидим ниже, образ requiescens, лежащей надгробной статуи.

Покорность перед неизбежным

Судебные документы конца XVII в. позволяют обнаружить в народном менталитете той эпохи смесь
бесчувственности, покорности и стремления к прилюдности в отношении к смерти, которые мы уже
исследовали, основываясь на других источниках. То, что пишет о смерти в связи с уголовно
процессуальными процедурами тулузского парламента конца XVII в. Николь Кастан, вполне
приложимо и к Средневековью, и к крестьянской России начала XX в. Человек эпохи Людовика XIV,
пишет она, был менее чувствителен к смерти, чем мы, и во время пытки и казни проявлял
удивительную покорность и выносливость. «Быть может, дело тут в формализме судебных протоколов,
но никогда приговоренный не демонстрирует особой привязанности к жизни и не выражает криком
отвращение к смерти». И дело не в недостатке способов выражения чувств; ведь, например,
завораживающее обаяние денег, богатства человек того времени умел выражать с большой силой. Но
несмотря на такую любовь к вещам мира сего, умирающий преступник, каким он предстает в судебных
протоколах, «производит впечатление приятия неизбежности» [31].

Интересно сопоставить наблюдение французской исследовательницы о судебных процедурах в
Лангедоке XVII в. с рассказом Поля Бурже о казни молодого негра на американском Юге, свидетелем
которой писатель случайно стал, путешествуя в 1890 г. по Соединенным Штатам. Черный слуга одного
старого полковника в штате Джорджия был приговорен к повешению. Бурже побывал у него в тюрьме
и застал его за едой. Осужденный ел жареную рыбу с явным удовольствием. Затем на него натянули
новую рубаху — одеяние смертника, и он слегка вздрогнул, когда прохладная ткань рубашки
коснулась его тела. «Этот признак тонкой чувствительности его нервов придавал еще больше цены
тому мужеству, которое этот 26-летний парень проявлял во время всех этих приготовлений». Потом
его старый хозяин попросил разрешения остаться с ним наедине на несколько минут, дабы подготовить
его к смерти и исполнить роль исповедника (каковую в XVII в. играл монах нищенствующего ордена).
Хозяин и слуга оба опустились на колени и вместе прочли «Отче наш». Не понимая духовных истоков
этого покорного приятия смерти, Бурже комментирует всю эту сцену так: «Мужество, столь

Предыдущая Начало Следующая  
 
 

Новости