физическое и почти животное, которое он выказал, закусывая с таким веселым аппетитом,
облагородилось вдруг небольшой долей идеального».

Известный автор психологических романов, Бурже не понимал, что между чувственной радостью
бытия у молодого негра и его спокойным приятием неизбежности не было противоречия. Писатель
ждал бунта или большой сентиментальной сцены, но заметил лишь безразличие. «Я думал об
удивительном безразличии, с которым этот мулат расставался с жизнью, а ведь он был привязан к
жизни своей чувственностью и энергией. И еще я сказал себе: какая все-таки ирония в том, что человек
такого сорта одним махом дошел до того, что философия рассматривает как высший плод своих
наставлений — покорность перед неизбежным» [32].

Смерть прирученная

Обнаружить на всем протяжении истории, от Гомера до Толстого, неизменное выражение одной и той
же глобальной установки в отношении смерти не значит признать за ней некое структурное
постоянство, чуждое собственно исторической изменчивости. На этом первичном и восходящем к
незапамятной древности фоне все время менялось множество элементов. Но сам этот фон в течение
более чем двух тысячелетий сопротивлялся толчкам эволюции. В мире, подверженном изменениям,
традиционное отношение к смерти предстает как некая дамба инерции и континуитета. Оно настолько
изгладилось сейчас из наших нравов, что нам трудно его себе вообразить и понять. Старая позиция,
согласно которой смерть одновременно близка, хорошо знакома, но при этом умалена и сделана
нечувствительной, слишком противоречит нашему восприятию, где смерть внушает такой страх, что
мы уже не осмеливаемся произносить ее имя.

Вот почему, когда мы называем эту интимно связанную с человеком смерть, какой она была в
прошлые века, «прирученной», мы не хотим этим сказать, будто некогда она была дикой, а затем стала
домашней. Напротив, мы имеем в виду, что дикой она стала сегодня, тогда как прежде не была
таковой. Именно та смерть, древнейшая, была прирученной.

Глава 2. У святых, при церкви

Тысячи лет сохранялось почти неизменное отношение к смерти, выдававшее наивную и спонтанную
покорность судьбе и природе. Этому отношению к смерти соответствовало отношение к мертвым,
выражавшее то же чувство безразличной близости. Эта позиция характерна для вполне определенного
исторического периода: она появляется к V в. н. э. и исчезает в конце XVIII в., не оставив следа в
наших современных обычаях. Этот период начинается со сближения живых и мертвых и
проникновения кладбищ в города и деревни, в центр поселения людей. Завершается же он тогда, когда
подобное смешение живых и мертвых стало более неприемлемым.

Под защитой святого

Вполне ощущая свою близость со смертью, древние, однако, боялись соседства с умершими и держали
их в стороне от себя. Погребения чтили. Отчасти потому, что опасались возвращения мертвых, и тот
культ, которым окружали могилы и маиов — души усопших, как раз и имел целью помешать мертвым
вернуться. Захороненные в земле или сожженные на костре покойники считались нечистыми, и их
близость могла осквернить живых. Местопребывание одних должно было быть отделено от мира
других, чтобы избежать всякого контакта между ними, за исключением специальных дней, когда
приносились умилостивительные жертвы манам. Таково было правило. На протяжении долгих