ФИЛИПП АРЬЕС "ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ" СМЕРТЬ КАК ПРОБЛЕМА ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
 
На главную
 
 
 
 
 
 
 
Предыдущая все страницы
Следующая  
ФИЛИПП АРЬЕС
"ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ"
СМЕРТЬ КАК ПРОБЛЕМА ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
стр. 140

Сами страдания предсмертной агонии попадают под подозрение. Английский пуританин Томас Бекон
писал в 1561 г., что средневековая риторика описывала эти страдания с чрезмерным сочувствием.
«Горечь агонии», находит он, лишь «краткая и легкая неприятность» в сравнении со страданиями
мучеников и пророков. Агония — вещь вполне естественная, и не следует ее драматизировать:
«Умирать естественно, зачем же мы стараемся выйти за пределы естества?» Здесь вновь
воспроизводится излюбленная идея стоиков о смерти как путешествии. Век спустя в той же Англии
Тэйлор, который в 1651 г. также наставлял своих читателей в правилах блаженной кончины и при этом
был не сектантом-пуританином, а почитателем иезуитов, прямо объявил традиционные видения
смертного одра не чем иным, как «фантазмами» Сатаны, плодом «испорченного воображения»
больных, впавших в депрессию и неврастению.

Беллармин удивляется, что люди уделяют так много времени своим делам, своему имуществу и так
мало — спасению души или, точнее говоря, начинают заботиться о вечном лишь тогда, когда уже
больше не способны владеть и распоряжаться собой, когда они раздавлены, почти в беспамятстве. В
предсмертной тоске агонии он видит только ее негативные стороны: разрушение воли и сознания.
Никакой нежности, никакой естественной жалости к бренным останкам, уже покинутым жизнью, мы у
него не найдем. В представлениях Средневековья свобода человека, его способность давать и
принимать намного дольше сохраняется в остывающем теле, превращающемся в труп. Беллармин же
одинаково беспощаден и к умирающему, и к старику.

Духовные писатели этой эпохи единодушны в утверждении идеи, что смерть есть нечто иное, нежели
отвратительная карикатура, унаследованная от Позднего Средневековья. Если католические авторы
говорят об этом с некоторой осторожностью, то протестантские, и прежде всего сам Жан Кальвин,
заявляют без обиняков: смерти мы «страшимся, потому что воспринимаем ее не такой, какова она сама
по себе, а печальной, бледной и безобразной, такой, какую художникам угодно изображать на стенах».
Кальвин имеет в виду, конечно, создателей Плясок Смерти в католических церквах. «Мы обращаемся в
бегство перед ней, потому что, занятые подобными пустыми фантазиями, не даем себе досуга
рассмотреть ее». Здесь место не страхам, но медитации, продолжает Кальвин. «Остановимся, пребудем
тверды, посмотрим ей в глаза — и мы найдем ее совсем иной, чем нам ее рисуют, и в совершенно ином
облике, чем наша жалкая жизнь»

Но чем же тогда она стала, смерть, если она уже не умирающий, распростертый на постели, исходящий
смертным потом, страдающий и молящийся? Она становится чем-то метафизическим, выражаемым
метафорой «расставание души с телом», ощущаемое как расставание супругов или же двух друзей,
давних и близких. Мысль о смерти ассоциируется с идеей разрыва, распада человеческого составного
целого. Недаром это эпоха «надгробия души», когда коллективная чувствительность начинает
проникаться идеей дуализма души и тела. Болезненность и горечь смерти оказываются связанными не
с реальными страданиями агонии, а с печальным образом разбитой дружбы.

Новые artes moriendi: жить с мыслью о смерти

Итак, не в самый момент смерти и не тогда, когда она уже близка, надо думать — о ней. О ней надо
думать всю жизнь. Житель Лиона Жан де Возелль в опубликованном им в 1538 г. тексте к Пляске
Смерти работы Хольбейна Младшего представляет земную жизнь подготовкой к жизни вечной,
подобно тому как девять месяцев беременности матери служат человеку подготовкой к его жизни на
этом свете. Искусство умирать сменяется искусством жить. Ничто больше не происходит в комнате
умирающего. Все распределено по всем дням земной жизни человека. Но какой жизни? Не все равно
какой. Жизни, подчиненной мысли о смерти. Смерти, которая воспринимается не как физический или
моральный ужас агонии, но как антижизнь, исчерпанность и пустота жизни, что побуждает разум не
привязываться к земному существованию. Поэтому между благой жизнью и благой смертью есть самая
тесная связь.

Чтоб умереть блаженно — научитесь жить. Чтоб жить блаженно — умереть учитесь, — пишет вполне
в католическом духе кальвинист Филипп Дюплесси-Морнэ. Тот, кто всю жизнь полагается на Бога,

Предыдущая Начало Следующая  
 
 

Новости