ФИЛИПП АРЬЕС "ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ" СМЕРТЬ КАК ПРОБЛЕМА ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
 
На главную
 
 
 
 
 
 
 
Предыдущая все страницы
Следующая  
ФИЛИПП АРЬЕС
"ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ"
СМЕРТЬ КАК ПРОБЛЕМА ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
стр. 188

кризис развивался быстро, кровопускания не помогали, жар и озноб уже не отпускали, несмотря на все
хлопоты итальянских врачей. Однако еще ни один человек не верит, что юноша 21 года приговорен, и
все лишь опасаются, что его здоровье слишком хрупко. Тем не менее кризис заставил обе семьи
осознать, насколько Альбер и Александрина любят друг друга. В апреле 1834 г. справляют свадьбу.
Десять дней спустя кровохарканье возобновляется. Александрина почти не обращает на это внимания,
но в ней пробуждается некоторое беспокойство: каждый раз, когда она видит похоронную процессию,
ее охватывает страх, особенно если хоронят молодого человека.

Врачи считают, что больному пойдет на пользу путешествие, и посылают его из Пизы в Одессу. Он
продолжает кашлять, но по-прежнему не думает, что обречен, он, которому всегда была так близка
мысль о смерти! И он, и его молодая жена боятся только, что ему придется вести жизнь больного,
калеки, оторванного от активной деятельности. Александрина начинает сознавать серьезность
положения, однако еще не заботится о том, чтобы определить недуг, лучше разобраться в нем. Ничего
похожего на наше сегодняшнее желание скорее узнать — или не знать — диагноз. Безразличие такое,
словно вся наука врачей совершенно бесполезна и не может ничего изменить. Лишь тогда, когда
измученный лихорадкой и кашлем Альбер просит позвать исповедника, она в ужасе спрашивает врача,
«каково название этой страшной болезни. «Туберкулез легких», — ответил мне наконец Фернан. И
тогда я почувствовала, что надежда оставила меня».

Альбер же, уставший от болей, ждет, что смерть принесет ему облегчение: «Если в могиле человек
ощущает, что он спит, что ждет Божьего суда и что большие преступления не заставляют его бояться,
то этот покой, исполненный неясных мыслей, но еще больше, чем эти приводящие в замешательство
земные мысли, это ощущение совершившейся судьбы, быть может, предпочтительнее всего, что дарует
земная жизнь. (...) Разгадка в том, что я жажду покоя, и, если старость или даже смерть дадут мне его,
я их благословлю». И Александрина, оставив все надежды, желает лишь, «чтобы этот милый ангел
перестал страдать и чтобы все небесные радости окутали его и дали ему вечное блаженство».

Он тоскует, что не увидит больше Франции, и решается на поездку. Умирающего везут от города к
городу: Верона, Женева, Париж. Там врач впервые предупреждает Александрину о смертельной
опасности для нее спать в одной комнате с Альбером. В один из последних дней больной, «внезапно
обвив рукой меня за шею, воскликнул: "Я умираю, а мы могли быть так счастливы!"» В его комнате
служат мессу и делят причастие между обоими. В конце июня 1836 г. Альбера соборуют, он осеняет
крестным знамением священника, жену, братьев, других родных и друзей и вдруг начинает рыдать, но
вскоре приходит в себя. В агонии он слышит, как Александрина говорит ему о его письмах. Она хочет
сказать, как она его любит, но боится разволновать, «но губы мои застыли на последнем слове любви,
которое они произнесли, и он услышал его, как когда-то и хотел, в свой смертный час».

В ночь с 28 на 29 июня его кладут головой в сторону востока, «в шесть часов утра я увидела, я
почувствовала, что момент настал. (...) Его уже остекленевший взор был обращен ко мне... и я, его
жена! я почувствовала то, что никогда не могла бы себе вообразить, я почувствовала, что смерть — это
счастье». Днем его перенесли с кресла на кровать. «Его спокойное лицо казалось спящим и
отдыхающим наконец от всех мучений». Красота смерти! На следующий день Альбера уложили в гроб,
стоящий посреди комнаты, и усыпали цветами — обычай, засвидетельствованный уже в XVI—XVII вв.
и ставший с начала XIX в. важным элементом погребального ритуала.

Утром 1 июля Александрина и младшая сестра покойного Эжени еще раз помолились у гроба,
выставленного, по обычаю, у входа в дом, а затем, когда Альбера отнесли в церковь, обе женщины,
«спрятавшись в углу церкви Сен-Сюльпис, присутствовали на богослужении». Спрятаться им
пришлось потому, что женщины из семьи умершего, по крайней мере в аристократических семьях, не
могли ни идти в похоронной процессии, ни присутствовать при отпевании: старинные условности
требовали, чтобы они оставались дома. В начале XIX в. этот обычай соблюдался лишь в среде высшей
знати. В Сицилии же и в наши дни женщины из семьи усопшего не появляются на похоронах. В
Париже 1836 г. женщины из семьи де Ла Ферронэ сочли, видимо, этот обычай слишком жестоким, но
не захотели нарушать приличий и присутствовали на мессе тайком. Возвратившись домой,
Александрина пишет в своем дневнике последнее «прости» горячо любимому мужу: «Мой нежный
друг! Обе мои руки поддерживали тебя; одна во время твоего последнего земного сна, другая в том
сне, о котором мы не знаем, сколько он будет длиться». Удивительно это возвращение старинного
образа смерти как сна, как мирного упокоения в чистилище в ожидании небесного блаженства. «Да
будет угодно Богу, чтобы эти же мои руки после моей смерти раскрылись перед тобой для нашего

Предыдущая Начало Следующая  
 
 

Новости