То же самое, когда Иван Ильич выходит из
своего многодневного агрессивного молчания, вновь
открывает глаза, поворачивается лицом к своим близким, видит сына, целующего
ему руку, жену, у
которой нос и щеки мокры от слез. По сравнению с тем, что было в начале XIX в.,
ситуация
переворачивается: не окружающим жаль умирающего, а он жалеет их. Иван Ильич
просит увести сына
из комнаты, ибо зрелище страданий и смерти способно потрясти мальчика. Со
второй половины XIX в.
детям уже не позволяют, как это было прежде, присутствовать при кончине
близкого человека. Вот
Эмма Бовари зовет свою маленькую дочку и хочет поцеловать ее ручку. «"Я
боюсь", — сказала
девочка, отступив на шаг, (...) «Довольно! Уведите eel» — вскричал Шарль».
Иван Ильич говорит жене: «Уведи... жалко... и
тебя...» Он еще хочет добавить: «Прости», но уже не в
силах ничего сказать. Агония длится два часа, и Толстой уверяет нас, что
умирающий пребывал в
радости! Весь этот, заключительный период, за исключением некоторых деталей,
таких, например, как
увод детей, вполне соответствует старой, романтической модели смерти. Психологическое
противоречие между моделями смерти спрятанной и смерти публичной наглядно
проявляется в
поведении окружающих. До начала агонии они разыгрывают комедию и скрывают от
больного
приближение смерти (новая модель). Но, если бы они были последовательны, они
должны были бы
сожалеть о том, что Иван Ильич в конце концов начинает все сознавать, следит за
приближением
смерти, до последнего момента остается в полном сознании и отзывается на
реакцию своих близких.
Действительно, в XX в. близкие умирающего страстно желают, чтобы он избежал
предсмертной тоски
и до последней минуты не сознавал, что умирает. Напротив, жена Ивана Ильича
после его кончины,
принимая соболезнования, на вопрос одного из посетителей, оставался ли покойный
в ясном сознании,
поспешно отвечает: «Да, до последней минуты. Он простился с нами за 4 часа до
смерти и еще просил
увести Володю»
Очень скромные
похороны и неприличие траура
Итак, с начала XX в. общество психологически
готово к тому, чтобы удалить от себя смерть, лишить ее
характера публичной церемонии, сделав ее чисто приватным актом, в котором
участвуют лишь самые
близкие, а в дальнейшем от него отстраняется и семья, когда общепринятой
становится госпитализация
смертельно больных. Коммуникация между умирающим или уже умершим и сообществом
живых
сходит на нет после того, как исчезает обычай последних прощаний и наставлений.
Но финальным
шагом был отказ от траура. Это большое событие в истории эволюции менталитета в
отношении к
смерти подробно проанализировал Дж. Горер, исходя в первую очередь из своего
личного опыта.
В 1915 г. он почти одновременно потерял и
деда, и отца. В это время он еще должен был соблюдать
условности траура, хотя, как он говорит, в ходе первой мировой войны, из-за
огромного множества
погибших, а также потому, что мужчины были на фронте, а женщины работали вместо
них, условности
траура стали ослабевать. Когда же в 1948 г. умерла его невестка, а затем
близкий друг, он столкнулся с
новым отношением общества к трауру. Тогда он понял, что социальная функция
траура изменилась, и
за этим изменением таилась глубокая трансформация самого отношения к смерти.
Именно тогда, в
1955 г., в журнале «Энкаунтер» появилась его знаменитая статья «Порнография
смерти», где он
показывает, что смерть стала чем-то стыдным и запретным, как в викторианскую
эпоху секс. Одно табу
сменило другое.
В 1961 г. скончался от рака его брат, оставив
жену с детьми. Дж. Гореру пришлось заниматься
похоронами, затем устройством судьбы вдовы и племянников, и он вновь был
поражен тем, насколько
отвергаются теперь традиционные условности и модели поведения. Осознав это как
драму, он решил
глубоко изучить это явление уже не по личным воспоминаниям, а как социолог.
Начатое в 1963 г.
научное исследование увидело свет два года спустя в форме большой книги
«Смерть, скорбь и траур в
современной Британии».
Прежде всего он констатирует, что смерть
отдалилась. Не только никто или почти никто не находится
у постели умирающего в его смертный час, но даже похороны перестали быть
привычным, близким,
хорошо знакомым событием. Среди опрошенных им англичан 70 % не присутствовали
на похоронах
