—    Нет-нет, ты не понимаешь, — ты спасла мне жизнь и если в моем доме будет даже
один, последний кусок хлеба, то половина его будет твоя.

Девушка молчала. Ей приятны были слова Филиппа, да и сам парень был хорош собой.
Его глаза светились добротой, хотя он и говорил о зле, о наневисти, а ведь его вид внушал
спокойствие и доверие.

Констанция бросила взгляд на бесполезные пистолеты.

—    Это твое оружие? — вдруг спросил Филипп.

—    Да, я всегда беру их с собой, когда покидаю дом.

—    Зачем? Ты что, кого-то боишься? Ты думаешь, что на тебя кто-то нападет?

—    Но ведь нас окружают враги, они ненавидят всех Реньяров.

—    И конечно, самый страшный ваш враг — это я, Филипп Абинье.

—    Ты совсем не страшный, хотя и хочешь меня напугать.

—    Ты что, смогла бы выстрелить в меня, Констанция?

Девушка застенчиво улыбнулась.

—    Не знаю, может быть и смогла бы, если бы ты вел себя по-другому.

—    Это как? — Филипп прикоснулся кончиками своих пальцев к ее руке.

Но Констанция не выдернула руку, а второй ладонью накрыла пальцы Филиппа. Они
так и сидели несколько минут, пытливо глядя в глаза друг другу. Им показалось, что они
знают друг друга уже тысячу лет, их сердца переполняло неизвестное до сих пор чувство.

Парню и девушке казалось, что весь мир, все великолепие, созданное

Богом, сотворено специально для них, для этого дня, в который они не

Могли не встретиться.

—    О чем ты думаешь? — первой нарушила молчание Констанция.

—    О том, что ты очень красива. Мне еще никогда не приходилось видеть таких
красивых девушек.

— И ты красивый, — улыбнувшись уголками ярко-красных губ ответила
Констанция. — Только ты очень мокрый и похож на мокрого нахохлившегося воробья.

Филипп Абинье рассмеялся и тряхнул густой гривой волос.

—    Да и ты вся мокрая.

Он посмотрел на маленькие ступни ног Констанции. Та немного смущенно тут же
поджала ноги и накрыла мокрым подолом платья.

—    Так о чем ты думал? — вдруг переспросила девушка.

—    Я думал, что ведь мы с тобой могли и не встретиться. И если бы не моя рогатина,
которая сломалась, я не свалился бы в ручей, а ты не спасла бы меня.

— Нет, ты обязательно, Филипп, должен был свалиться. Филипп, Филипп, Филипп.

— как бы запоминая, прошептала Констанция, — какое красивое имя, такое простое и
теплое, как вот этот камень, — она прикоснулась ладонью к нагретому солнцем серому
камню.

—    Констанция. — как завороженный произнес Филипп, — а твое имя — бурлящие
струи вот этого ручья. Оно холодное и в то же время манящее, как вода.

Старый Гильом Реньяр все еще сидел в кресле у окна и смотрел на

Далекие холмы, за которыми скрылась его любимица. Тень клена медленно ползла по
двору, пока не достигла, наконец, окна и не легла на дряблую руку старика.

Он посмотрел на небо.

—    Да, скоро полдень, — прошептал он, — где же Констанция? Может с ней что-то
случилось? — прошептал старик, с усилием, кряхтя поднялся с кресла и выглянул из окна
во двор.

Он увидел своего среднего сына Жака, который прилаживал подпругу.

—    Жак! — крикнул Гильом.

Тот сразу же поднял голову и улыбнулся отцу.

—    Я слушаю тебя, отец.