строго — настрого было запрещено подсматривать за своей госпожой. Но всякий раз,
лишь только Констанция оставалась наедине с Эмилем, ее не покидало чувство, что
пустые глазницы алебастровой маски следят за нею.

Она опустила полог кровати и, сбросив платье, легла на простынь. Эмиль в последнее
время, как казалось Констанции, всегда куда-то спешил, чего-то не договаривал. Он
словно выполнял опостылевшеедело, хотя старался этого не показывать.

Вдруг Эмиль спохватился. Он спешно начал надевать мундир.

—    В чем дело, Эмиль, куда ты так спешишь?

—    Я забыл самое главное — меня на улице ждет музыкант, я пригласил его играть нам.

—    Но не можем же мы. — Констанция осеклась, — он же нас увидит.

—    В том-то и дело, что нет, — бросил Эмиль, выбегая из комнаты.

Он сбежал вниз и дворецкий проводил его удивленным взглядом. Вскоре он вернулся,
держа под руку молодого парня с гитарой, завернутой в полотнище. Он вел его по
ступенькам, поддерживая подлокоть, а тот шел, высоко подняв голову.

Констанция, заслышав шаги, накрылась до подбородка простынейи сжалась.

—    Что за глупость ты придумал, Эмиль, с этим музыкантом? И почему я только сразу
не догадалась вернуть его и отговоритьот этой затеи?

Эмиль, улыбаясь во весь рот, ввел музыканта в комнату. Толькотут Констанция поняла,
что тот слеп. Он смотрел невидящими глазамикуда-то в потолок и даже не пытался
повернуть голову в сторону кровати. Констанция, понемногу осмелев, отбросила
простынь. У нее было странное чувство — находиться в одной комнате, обнаженной, с
двумя мужчинами. Но Констанция находила себе оправдание в том, что для слепого нет
разницы, одета или обнажена женщина.

Юноша развернул гитару и, настроив ее, принялся перебирать струны. Полилась
грустная мелодия, навевавшая тоску.

Эмиль широко улыбался, гордый своей находкой.

—    Теперь он всегда будет играть для нас, Констанция.

—    Иди ко мне, — сказала мадемуазель Аламбер и почувствовала, что ее голос звучит в
унисон с гитарой.

Тяжело упала на паркет шпага с перевязью, за ней мундир, и Эмиль опустился рядом с
Констанцией. Теперь все то, что она зналапрежде, казалось, Констанция испытывала
впервые. Она корила себя за то, что блаженствует без любви под звуки музыки слепого
гитариста.

—    Одно плохо, — признался Эмиль.

—    Что же, — с придыханием спросила Констанция.

— Если бы он был еще и глухой, — Эмиль тяжело вздохнул, — тогда было бы еще
лучше.

А Констанция сообразила. Если бы музыкант не слышал их голосов, ее бы не
охватывал такой озноб при каждом прикосновении рук Эмиля к ее телу.

Шевалье де Мориво как всегда уходил еще засветло. Все еще играл свою грустную
мелодию слепой музыкант, а Эмиль уже одевался. Он спешил, не попадая в рукава, и
Констанции было смешно смотреть на своего любовника.

Наконец он совладал с рубашкой и стал надевать мундир. Вскоре и с этим было
покончено. Подойдя к зеркалу, Эмиль старательно нахлобучил парик и попытался
заглянуть себе за спину, проверяя, сумел ли он как следует затянуть шнурок кожаного
жилета.

Так и не сумев сделать этого, он обратился к Констанции:

—    Посмотри, там все в порядке?

—    Не стоило так старательно затягивать его, — проговорила Констанция.

—    Почему?

—    Я хочу еще побыть с тобой.