—    Я беременна, мадам. Графиня переспросила:

—    Беременна, дитя мое?

—    Да, мадам.

Старая женщина посмотрела в глаза Констанции и без слов все поняла.

—    Так это Анри? Констанция кивнула.

— Это все произошло в вашем имении. Словно еще не поверив в услышанное, мадам
обратилась к Колетте:

—    Так это правда, дитя мое, у тебя будет ребенок от Анри?

Колетта скромно улыбнулась.

—    Да, мадам, он был единственным мужчиной в моей жизни.

— Боже, какое счастье! — пробормотала мадам Лабрюйер. — Я знаю, это обязательно
будет мальчик, такой же красивый, как он. И пусть он будет носить другое имя, все равно
он будет принадлежать к нашему роду, — и тут вновь графиня недоверчиво посмотрела
на Констанцию Аламбер. — Дорогая, ты ничего не придумала? Быть может, ты хотела
утешить меня?

— Нет, мадам, такими вещами не шутят, это правда. Графиня Лабрюйер обняла
Колетту и поцеловала ее в лоб.

—    Будь осторожна, дитя мое, береги ребенка и если я доживу, обязательно привези его
ко мне показать.

—    Я всегда буду помнить о вас, мадам.

—    У Анри будет ребенок! — шепотом воскликнула графиня Лабрюйер.

Морщины на ее лице немного разгладились, исчезли скорбные складки в уголках губ, и
мадам Лабрюйер громко засмеялась.

Приглашенные недоуменно переглядывались между собой, а графиня продолжала
смеяться, ничуть не таясь. Констанция, поддерживала под руку Колетту, поспешила
выйти из комнаты и на недоуменные взгляды отвечала одно и то же:

—    Боюсь, графиня повредилась рассудком. Но и сама Констанция Аламбер с усилием
прятала улыбку, столь неуместную на похоронах. Улучив момент, она опустила черную
вуаль на своей шляпке и теперь могла уже себе позволить чуть-чуть улыбнуться, самую
малость, ровно настолько, чтобы этим отдать дань уважения

Памяти Анри Лабрюйера.

—    Я сейчас отвезу тебя домой, Колетта, — а сама отправлюсь проводить Анри. Все-
таки он был моим другом, а теперь будет отцом твоего ребенка.

—    Я так боюсь, Констанция, что скажет на это мой муж.

—    Он ни о чем не узнает, дорогая, пусть это будет твоей маленькой тайной.

—    А если он все-таки узнает?

—    Успокойся, дорогая, ему и в голову не придет устраивать из-за этого скандал, ведь
иначе все будут смеяться над ним.

—    Я так переживаю, — призналась Колетта, — ведь многое случилось из-за меня.

—    Я тоже во многом виновата, — вздохнула Констанция Аламбер, — но что же
поделаешь, дорогая, жизнь продолжается.

—    Но больше всех мне жаль Александра, — уже сидя в экипаже сообщила Колетта
Констанции. Мадемуазель Аламбер согласно кивнула.

—    Да, дорогая, — а сама вспомнила, как прижимала к своей груди плачущего навзрыд
Александра Шенье, узнавшего о том, что невинность Колетты забрал виконт Лабрюйер.
«И придают же люди такое значение пустякам! — подумала Констанция. — Нужно
только научиться правильно смотреть на мир — и тогда всему узнаешь истинную цену».

—    А мать не будет на нас сердиться за то, что мы с тобой поехали проститься с
виконтом Лабрюйером?

—    Нет, дорогая, она сама попросила меня об этом. Колетта сидела, задумавшись.

—    Ты ни о чем не жалеешь, девочка?