—    Не надо, не надо, дорогая, не думай о прошлом, ведь оно у тебя было такое тяжелое.

—    Нет, дорогой, у меня было прекрасное прошлое. Арман положил свою ладонь на
руку Констанции и несильно сжал пальцы своей жены.

—    Я люблю тебя.

—    Не мешай, я хочу послушать музыку. Этот мальчик поет просто восхитительно!

Детский голос дрожал, распевая старинные песни о любви. И Констанция вновь

принялась вспоминать свою прошедшую жизнь. Но на этот раз она как ни пыталась, не
могла вызвать далекие видения, не могла восстановить в памяти лицо Филиппа Абинье,
Виктора Реньяра, старого Гильома, Этель, Лилиан, никого изпарижской жизни. Казалось,
какая-то плотная пелена тумана застлала, отрезав ту жизнь от сегодняшней.

Самым далеким воспоминанием была прогулка с Арманом. Они скакали на лошадях в
предместьях Парижа. Волосы Констанции развевались, Арман смеялся, время от времени
придерживая лошадь и громко звал:

—    Констанция! Констанция! Скорее сюда, смотри, какой прекрасный вид!

Влюбленные въехали на холм, и Арман простер вперед руку. — Смотри, какой голубой

горизонт. Вот там, далеко, находится мой дом. Там Пьемонт, там король Витторио и туда
я увезу тебя, Констанция, туда.

—    Да, увези меня, Арман.

Констанция вспоминала, как они с Арманом, утомленные скачкой, остановились у
какого-то заброшенного сарая и привязав к дереву лошадей, вошли в прохладные сумерки.
Сквозь дырявую крышу лился свет, в нем танцевали пылинки, порхали бабочки, с
громким жужжанием пролетела пчела.

—    Здесь прекрасно как в церкви, — сказала тогда Констанция и вспомнила сейчас даже
запах, заполнявший тот большой заброшенный амбар.

Это был запах зерна и скошенного свежего, сена. Аромат клевера был густым и
сладким. Казалось, он настолько плотный, что к нему можно прикоснуться рукой и
ощутить его тепло. А пылинки продолжали танцевать в косых лучах света. Арман взял
Констанцию за руку и медленно повлек в глубину амбара. Тяжелая дверь со скрипом
затворилась, как бы отделив влюбленных от яркого солнечного света, от ветра, от птиц и
от всего того мира, в котором они находились еще несколько мгновений тому назад.

—    Идем, идем, скорее, — увлекал ее Арман. Констанция не противилась и следовала за
графом покорно и робко.

—    Сюда, — шептал граф, ведя Констанцию в дальний угол, где был разложен сухой
клевер.

Остановившись прямо в лучах золотистого солнечного света, Арман привлек к себе
Констанцию и страстно поцеловал. Констанция ответила таким же горячим поцелуем.
Граф де Бодуэн поднял возлюбленную на руки и закружился на месте, весело выкрикивая:

—    Люблю! Люблю тебя, Констанция, ты должна быть моей и только моей.

—    Погоди, Арман, погоди, — восклицала Констанция, — ты должен ответить мне на
один вопрос.

—    Никаких вопросов! Все вопросы потом.

Арман продолжал кружиться с Констанцией на руках. Солнечные лучи слепили
Констанцию, она прикрывала глаза, улыбалась, а Арман целовал ее вгубы, щеки, глаза.
Наконец он успокоился, медленно опустился на колени и бережно положил свою
возлюбленную на ворох сухого шуршащего клевера, продолжая целовать ее губы, щеки,
шею, все ближе и ближе подбираясь к груди.

—    Нет, Арман, успокойся, ты должен ответить на один единственный вопрос, —
шептала Констанция, отвечая на страстные поцелуи Армана.

—    Ну что ж, я тебя слушаю.

—    Ответь, много ли у тебя было до меня женщин?

Арман задумался, еще окончательно не придя в себя.