— Святой отец, вы толкаете меня в ад! Все! Вы хотите, чтобы я горела в огне, вы
хотите, чтобы моя душа погибла.

—    Нет-нет, дитя мое, твоя душа будет спасена, и ты будешь спасена и невинна.

—    Нет, никогда! — отрицательно покачала головой Констанция. — Я не преступлю эту
черту, не преступлю ее только лишь потому, что вы все, все до единого человека, желаете
этого, потому что вы все бросили меня и толкаете в пропасть.

—    Да нет же, нет, дитя мое, никакая это не пропасть, а благое дело, угодное церкви,
угодное королю. Ты должна его спасти, он мается, страдает, чувства обуревают душу и
плоть короля. Ты должна, смирив свою гордыню.

—    Нет, никогда! — вновь воскликнула Констанция, но не смогла сдвинуться с места,
старик своей рукой, будто ястреб когтистой лапой, держал ее за плечо и бубнил на ухо.

—    Смири гордыню, смири гордыню, дитя мое, и господь возрадуется. Иди к королю,
иди, ведь он хочет тебя.

—    Конечно хочет, конечно, король Витторио как блудливый пес, захотел меня и не
може! найти себе места. Но я не такая, в моих жилах течет кровь Аламберов и никогда я
не покорюсь ему. Никогда!

— Дитя мое, одумайся! Остановись! Смири гордыню! Священник стоял на ступеньку
выше, чем Констанция. Та решительно сбросила его руку со своего плеча и не
оглядываясь, гордо вскинув голову, стала подниматься на крыльцо. Дверь перед ней
распахнулась, пожилой слуга, слышавший весь разговор, низко склонился. А Констанция
тяжело вздохнула и, непряча слез, бегущих у нее по щекам, двинулась в свою комнату, в
ту, в которой была сломана дверь.

Как назло от Армана де Бодуэна уже вторую неделю не было писем. Констанция
чувствовала себя одинокой, всеми брошенной и забытой. Она одна была во дворце.
Конечно же, были слуги, но о чемона могла с ними поговорить? Друзей у нее в Турине не
было, к тому же, все знали безумную страсть короля и боялись встречаться с графиней де
Бодуэн. Дни тянулись медленно и тоскливо.

Констанция и сама не могла себе ответить точно, чего же ей хочется, почему она в
последнее время все чаще и чаще думает о церкви. Но ей не хотелось видеть священников,
она прекрасно помнила то, чему они ее учили. Ей просто хотелось побыть в тишине,
хотелось сосредоточиться, глядя, как горят свечи у алтаря. Исамое главное — ей хотелось
помолиться, ей хотелось, чтобы бог услышал ее молитву и помог израненной душе.

Поэтому когда на Турин опустились сумерки и здания дворцов потонули в голубоватом
мареве, Констанция, накинув на лицо темную вуаль, пошла в церковь. Она выбрала собор
на маленькойулочке, куда обычно ходили простолюдины.

Она отворила тяжелую дверь и вошла в гулкую тишину, наполненную запахом воска и
шепотом молитв. В церкви никого не было, поэтому Констанция подняла вуаль и
направилась к алтарю, на котором полыхало несколько дюжин больших свечей. Ее шаги
гулко отдавались под сводами.

—    Боже, Боже, — шептала Констанция, приближаясь к алтарю, — помоги мне, услышь
мои слова, спаси от короля. Она преклонила колени и истово перекрестилась. — Помоги,
господи!

Она молитвенно сложила перед собой руки, прикрыла глаза и все равно сквозь ресницы
видела колеблющиеся огоньки свечей, похожие на горящую цепочку, видела
продырявленные ступни спасителя, слегка приподняла голову и широко раскрыв глаза,
взглянула на огромное скульптурное распятие.

И вдруг Констанция услышала столь же истовый шепот молитвы. Она повернула
голову и увидела у колонны фигуру молящейся женщины.

—    Господи, — прошептала Констанция, — это же королева.

Та, прервав молитву, обернулась.

—    Графиня де Бодуэн? — негромко произнесла королева.

—    Да, это я, ваше величество, — склонила голову Констанция.