—    Он где-то внизу, графиня, скоро будет.

—    Сколько времени, доктор, я уже больна?

—    Около месяца, графиня, но ваши дела уже пошли на поправку. Я понимаю, что вам
плохо, что язвы ужасно зудят, но надо терпеть.

—    Это невыносимо, доктор, — комкая простыни, прошептала Констанция, — мое тело
будто горит в огне, будто бы кожа лопается и все зудит, будто бы я разрываюсь на тысячи
частей.

—    Успокойтесь, успокойтесь, графиня, вот, выпейте, — старый лекарь поднес графине
склянку с какой-то темно-коричневой жидкостью.

Графиня, зажмурив глаза, в три глотка выпила.

—    Какая гадость, — прошептала она.

— Да-да, графиня, это яд. Понимаю, что пить такое неприятно, но это единственное,
что может вам помочь.

—    Мне ничего не может помочь, доктор, все мое тело горит. Дайте мне зеркало, я хочу
посмотреть на себя. Доктор огляделся по сторонам.

—    Нет, графиня, вам не стоит смотреть на себя, пока еще не стоит.

—    Что, я так ужасна?

—    Нет, графиня, я бы этого не сказал, но болезнь есть болезнь, и она делает свое дело.

—    О, ужас! Наверное, я выгляжу страшнее смерти, наверное, в гроб кладут краше.

—    Нет, графиня, вы выглядите вполне сносно, если учесть, чем вы больны.

—    Боже, почему все мое тело горит, почему все так чешется, я просто схожу с ума! —
графиня принялась яростно, ногтями скрести плечо, срывая еще едва затянувшиеся
язвочки.

—    Нет-нет, графиня, ни в коем случае! — старый лекарь бросился к больной и
попытался удержать ее за руки.

—    Если вы будете это делать, то вы навсегда обезобразите свое тело, навсегда.

—    Но я не могу удержаться, доктор, не могу!

—    Терпите, графиня, терпите, я вас умоляю. Если король увидит, он мне не простит.

—    Где он? Где? — скрежеща зубами, произнесла Констанция.

—    Скоро будет, наверное, у него совет, возможно, прибыли министры и военачальники.

—    Совет? Министры? А что, разве не кончилась война?

—    Да нет, графиня, она идет, и войска французов на нашей территории и
приближаются к Риволи. Может быть, через неделю, а может и раньше, они будут здесь.

—    О, Боже, — тяжело вздохнула Констанция и заскрежетала зубами, ее явно не
интересовала ни война, ни что-нибудь другое. Ее глаза были безумны, и она едва
сдерживалась, чтобы не впиться зубами в свое тело. Она изнемогала, корчилась в постели,
стонала, до крови прикусывая губы, цеплялась руками за спинку кровати, рвала простыни,
но пока еще ей удавалось победить себя.

Лекарство начало действовать, и Констанция понемногу успокаивалась. Уже не так
сильно дергались губы, а пальцы рук, все еще продолжавшие сгибаться, не делали уже
таких резких и конвульсивных движений.

Доктор Тибальти стоял у окна и переливал лекарство из склянки в склянку, помешивая
и глядя на просвет.

—    Я и сам не был уверен, графиня, что вы выживете. Это только его величество своей
заботой спас вас.

—    Король, его величество Витторио, — прошептала Констанция, — значит, я должна
быть благодарна ему за то, что осталась жива?

—    Да-да, графиня, только королю. Это он днями и ночами сидел у вашей постели,
смазывал ваши язвы, следил за тем, чтобы вы не раздирали их, кормил и поил вас, мыл,
ухаживал за вами так, как мать ухаживает за ребенком.

—    О, боже, — тяжело вздохнула Констанция и закрыв глаза, попыталась уснуть.