сумела довести начатое мною до конца» Слушая рассказ адвоката Калонн покачал
головой и прошептал:

—    Конечно, он видел все это во сне, .. этого нельзя придумать.

Адвокат тем временем продолжал: «Я ничего не могу понять, — сказал я королеве. —
Вы ставите себя в заслугу деяния, которые несколько поколений людей осуждают,
покрывают позором.»

«Добавьте к этому, — продолжала она, — что все те, кто об этом писал, были еще
более несправедливы ко мне, чем мои современники. Никто не встал на мою сторону»«Вы
так ненавидели гугенотов? — спросил я.

Она презрительно улыбнулась.

—    Я была спокойна и холодна как сам разум. Я не знала жалости к гугенотам, но не
знала и ожесточения. Они были для меня просто гнилью, которую следовало выкинуть из
корзины. Будь я английской королевой, я бы поступила точно так же с католиками, если
бы они вдруг подняли мятеж. В эту эпоху, чтобы власть могла удержаться, стране был
нужен единый Бог, единая вера, единый господин. По счастью, я когда-то произнесла
слова, которые могут служить оправданием всей моей жизни. Когда меня решили
обмануть и сказали, что мы проиграли битву гугенотам, я ответила:» Ну что ж, мы станем
протестантами «. За что мне было ненавидеть кальвинистов? Я относилась к ним с
уважением, но близко я ведь никого из них не знала. Омерзение мне внушали только
некоторые государственные деятели: подлый кардинал Лотарингский и его брат, хитрый и
грубый солдафон. Оба они подсылали ко мне шпионов. Именно из-за них я устроила
Варфоломеевскую ночь.

» Сударыня, почему же вместо того, чтобы устраивать эту страшную резню (простите
меня за откровенность), вы не использовали тех огромных политических возможностей,
которые у вас тогда были, и не примирили реформатов с католиками?«

Она опять улыбнулась, пожала плечами, и в глубоких морщинах, бороздивших ее
бледное лицо, можно было прочесть иронию, смешанную с горечью.

» После самых ожесточенных сражений народы нуждаются в мире и покое, — сказала
она. — Но когда король оставляет два враждующих начала в стране и ничем не умеет их
уравновесить, он совершает преступление, которое ведет за собой революцию. Только
Богу дана власть постоянно сталкивать между собой добро и зло «. После этого она
замолчала и как будто над чем-то задумалась.» Требуя меня к ответу за то, что я
католичка, вы, наверное, забыли, что я племянница папы Римского «.Она снова замолчала.

» В конце концов, я охотно сделалась бы кальвинисткой, — сказала она, пожав
плечами. — Неужели умные люди вашего века все еще продолжают думать, что религия
вообще что-нибудь значила для этого движения самого мощного из всех, которые когда-
либо потрясали Европу, для той огромной революции, которую задерживали различные
мелкие помехи, но которая все равно грянет над миром? Я ведь не потушила ее пожара!
Революция, — сказала она, обратив на меня свой глубокий взгляд, — которая идет на нас
и которую ты можешь довести до конца. Да, ты, который слушаешь меня сейчас !«Я весь
задрожал.» Как? Никто еще до сих пор не понял, что в борьбе старого с новым знаменем
становится римская церковь и Лютер. Как? Не для того ли, чтобы избежать подобной
борьбе Людовик IX увлек за собой в сто раз больше людей, чем я их казнила? В своих
крестовых походах он похоронил их в песках Египта и заслужил за это право называться
святым. А я? Но все дело в том, — сказала Екатерина что я потерпела неудачу «. Она
опустила голову и некоторое время молчала. Это была уже не королева, а, скорее, одна из
тех жриц древности, которые приносили в жертву людей и умели, откапывая из могил
реликвии прошлого, читать в книге грядущего. Но вскоре она подняла голову — лицо ее
было исполнено царственности и величия.» Обращая внимание всех горожан на
злоупотребление римской церкви, — сказала она, — Мартин Лютер и Жан Кальвин тем
самым пробуждали в Европе дух исследования, который толкал народы на то, чтобы
проверять решительно все с помощью разума. А такая проверка вселяет в человека