— Что вы, графиня, волноваться за нас не стоит, с нами никогда ничего не может
случиться, ведь мы любим друг друга.

Маркиз взял свою жену за руку и усадил за стол. Баронесса Дюамель вздохнула
немного спокойнее, когда виконт исчез. Теперь-то ее дочери ничего не угрожало, и она
даже подумывала, не стоит ли отложить отъезд в Париж.

Да-да, оставайтесь, — сказала старая графиня, — здесь так чудесно! А дела подождут.

—    Нет, благодарю вас, — сказала баронесса, — мы еще немного побудем, но сегодня
же уедем. Нам нужно дождаться графа де Бодуэна, и мы все вместе вернемся.

—    И вы, дорогая? — спросила графиня, обращаясь к Констанции.

Та задумалась.

«В общем-то можно было бы и остаться. Но что здесь делать? Виконт, скорее всего,
уедет, — рассуждала Констанция, — а в Париже можно было бы найти себе занятие».

—    Да, я тоже поеду, ведь не могу же я оставить Колетту одну.

—    Вы так беспокоитесь о мадемуазель.

—    Да, ведь она мне словно дочь.

Франсуаза с благодарностью посмотрела на мадемуазель Аламбер.

А та лишь мысленно улыбнулась.

«Знала бы Франсуаза, что произошло этой ночью, и знала бы она, что все это было бы
невозможно, если бы не мои усилия».

Яркое сиявшее вначале солнце постепенно стало меркнуть. Легкие облака набежали на
него, а из-за горизонта уже двигались темные низкие тучи. Весь воздух дышал прохладой
и сыростью.

«Наверное, будет гроза»— подумала Констанция и предложила:

—    Франсуаза, еще немного мы побудем здесь, но нужно выехать так, чтобы засветло
вернуться домой.

Старой графине сделалось немного грустно, потому что она оставалась в обществе
маркиза и маркизы Лагранж и ничего интересного больше не ожидалось.

«Доведется ли мне еще увидеть моего Анри? — подумала графиня Лабрюйер, — ведь я
так стара и каждый мой день может стать последним. Анри так беспечен, он, слава богу,
хоть изредка вспоминает обо мне, наведываясь сюда. А теперь ему здесь больше нечего
делать»

Вскоре вернулся граф де Бодуэн и, попросив у Франсуазы извинения, предложил
Констанции Аламбер прогуляться с ним по парку.

Они шли рядом на расстоянии вытянутой руки друг от друга и молчали. Предгрозовой
ветер шумел в кронах старых деревьев, но здесь, у земли, было тихо. Лишь только изредка
там, где сходились аллеи, ветер поднимал клубы пыли, гнал песок и редкие желтые листья.

—    Я восхищаюсь вами, мадемуазель, — внезапно проговорил Арман.

—    Я сама собой иногда восхищаюсь, — улыбнулась Констанция.

— Нет, вы не правильно меня поняли, мадемуазель, мои восхищения совсем другого
рода. Я восхищаюсь не вашей красотой, хотя и этого у вас не отнимешь, ни вашим умом

— я восхищен вашей выдержкой.

—    Что же я сделала такого необычного?

—    Вы умеете молчать, мадемуазель, и при этом молчание не становится тягостным.

—    Это все ваши выдумки, граф, не более.

— Я боюсь, мадемуазель, вы посчитали, что я пошутил, предложив вам стать моей
женой.

—    Да нет, что вы, граф, я отнеслась к этому совершенно серьезно.

—    Но до сих пор не приняли никакого решения?

—    Я его не приму в обозримом будущем, но и отказывать вам не собираюсь.

—    Хоть в этом, мадемуазель, вы похожи на всех женщин.

—    Неприятно слышать, когда тебя сравнивают с другими.