виконту Лабрюйеру та ночь, проведенная вместе с Мадлен в ее спальне! Словно прошла
целая вечность.

«Странное дело, — подумал Анри, — время измеряется не часами и днями, а
чувствами и впечатлениями. Можно состариться и в сущности не жить, а за один месяц
возможно истратить несколько жизней».

И тут до напряженного слуха Анри долетели тихие голоса. Они доходили из-за
прикрытых ставнями окон гостиной.Еще несколько шагов по скользкому карнизу, еще не
успевшему как следует просохнуть после ночного дождя — и вот уже Анри

Припал лицом к жалюзи ставен, жадно всматриваясь в полутемное пространство
гостиной.

У стола, спиной к нему, стоял полный пожилой мужчина. Его большая лысина тускло
поблескивала, а рядом с ним, положив ему руки на плечи, стояла Мадлен. Сколько тоски
было в ее глазах! Как вымаливали они прощение, но не у него, не у Анри, а у мужа, не
достойного, по мнению виконта, и одного прикосновения ее мизинца.

—    Не говори мне ничего, — произнес прокурор Ламартин.

Мадлен откинула голову и забросила волосы за спину.

—    Да, я изменила тебе.

—    Я не хочу об этом слышать.

—    Но.

—    И этого не надо.

—    Я не смогу жить дальше, если не признаюсь тебе во всем.

—    А я, дорогая, не смогу, если буду знать.

—    Нет, ты должен меня выслушать.

Анри вцепился руками в завесы ставен и отступил немного в сторону. Ведь его могла
заметить Мадлен. Теперь он видел только одну женщину, мужчину от него скрывал
выступавший из плоскости стены алебастровый лепной пояс, обрамлявший окно. И
виконту Лабрюйеру казалось, женщина обращается к нему.

—    Да, дорогой, я попробовала тебе изменить и только после этого поняла, насколько
сильно люблю тебя.

Ответ мужчины потонул в гуле, наполнившем голову Анри. Он качнулся и с трудом
удержался на скользком карнизе.

И тут словно густой туман до слуха виконта донесся вопрос:

—    Кто он? — в словах прокурора Ламартина не было злобы или желания отомстить,
было простое любопытство.

—    Этого я не могу тебе сказать, дорогой, мне стыдно, — Мадлен опустила взгляд.

«Ей стыдно произнести мое имя, — подумал виконт. — Если бы она изменила мужу с
конюхом или садовником, то не посчитала бы нужным даже вспомнить об этом. Нет,
женщины более коварны, чем я представлял раньше. Изменить мужу, а потом попытаться,
признавшись ему в этом, заставить любить себя еще сильнее! Я

Недооценил Мадлен, скорее, наоборот, слишком многому ее научил за те несколько
дней, когда добивался ее любви».

— Мне казалось, я люблю его, — продолжала Мадлен, — и даже, наверное, дорогой, я
любила этого человека. Но всего лишь несколько дней, а потом пришло прозрение.

—    Я не желаю об этом слушать.

Анри казалось, что Мадлен отвечает само пространство своим бесстрастным голосом.
Он широко открыл глаза и посмотрел вниз на вымощенную камнем дорожку и разжал
руку. Но Анри даже не покачнулся, он на удивление твердо стоял на скользком от влаги
наклонном карнизе.

—    Значит, — вздохнул виконт, — не судьба. Прощай Мадлен, прощай моя любовь.
Есть еще много чудесных женщин, но вспоминать я буду только одну ночь, когда ты
пришла ко мне в дождь. Впервые мне захотелось утром увидеть лицо женщины, с