Что со мной? Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.

—    Это рана, ваше величество. Кинжал повредил ваш позвоночник, вам придется
привыкать к нестерпимой боли.

— О, боже, это ужасно, — простонал король Витторио. — Никогда не думал, что я
стану калекой.

—    Все в руках божьих, ваше величество, — глубокомысленно заметил старый
придворный доктор.

— Я не смогу ходить? — тихо спросил король. Лекарь наклонился и зашептал на ухо.

—    Ваше величество, конечно же, есть способ при помощи которого вы сможете
передвигаться. Но до этого еще далеко. Вначале вы должны немного поправиться. Позже
я скажу мастерам, что надо изготовить для вас.

—    Неужели я навсегда останусь калекой?

—    Да, ваше величество. Скорее всего, так и будет. Еще не придумано средство и никто
не знает, как вылечить подобное увечье. Король застонал и потерял сознание.

А старый придворный доктор подошел к маркизу Лоренцетти и принялся объяснять
тому, что надо сделать, чтобы король смог самостоятельно передвигаться в будущем.

Маркиз скептично качал головой, изредка кивая в ответ. Но слушал он лекаря
невнимательно, его мысли были заняты другим. Его мозг лихорадочно просчитывал
варианты, что нужно сделать, чтобы на престол взошел наследник, четырнадцатилетний
сын короля.

—    Вот так. Так, — показывал на пальцах старый лекарь.

—    Да, я все понял и отдам распоряжение. А когда король придет в себя? Лекарь пожал
плечами.

— Все в руках божьих. Может быть, завтра, может быть, через неделю. Но это рана
несмертельная.

—    Лучше бы она была смертельной, — прошептал маркиз Лоренцетти, направляясь к
королеве.

Через два месяца короля Пьемонта Витторио перевезли в Турин, в разграбленный и
разоренный французами королевский дворец. Умельцы Пьемонта сделали для своего
короля довольно странное сооружение. Король находился в нем в вертикальном
положении, привязанный ремнями. Его ноги не касались земли, адвигаться он мог только
при помощи рук. Он должен был двигать рычаги, и тогда все это странное сооружение
медленно катилось, передвигаясь от одной стены к другой.

Король Витторио морщился от нестерпимой боли, на лбу высыпали крупные капли
пота. Но он никому не жаловался, хранил в себе свои страдания. Лишь изредка, когда
никого не было рядом, когда никто не мог видеть и слышать его, от тяжело вздыхал. В
центральном зале дворца, где строители занимались реставрацией, обновляя лепнину,
смывая со стен копоть, собрались придворные и наследник.

Король висел в своем странном сооружении и смотрел на собравшихся. Его губы
вздрагивали, в уголках рта образовались две глубокие горькие складки.

Наследник подошел к королю и остановился.

—    Ты калека, — сказал он. — Такой же калека, как вся наша страна, наш Пьемонт.
Тебе было все равно, когда мы проигрывали войну. Сейчас в казне нет ни гроша. А ты,
король, полон жалости к самому себе.

Наследник замолчал, опустив голову .Король положил руки на рычаги и сделал
несколько резких движений. Все сооружение судорожно дернулось и продвинулось
вперед.

—    А ты, мой сын, хотел, наверное, чтобы граф де Бодуэн убил меня?

—    Да, так, может быть, было бы и лучше, — сказал четырнадцатилетний Витторио.

—    Знаешь, сын, я бы тоже хотел этого. Так было бы лучше для всех нас, и для меня, и
для тебя и для них, — король взглянул на молчаливо стоящую толпу придворных
сановников, министров и военачальников.