новые подходы к уже известным памятникам, познавательный потенциал которых не был ранее
распознан и оценен, он стремится задать им новые вопросы, испытать источники на
«неисчерпаемость». Постановка вопроса об отношении к смерти — яркое свидетельство того,
насколько получение нового знания в истории зависит от умственной активности исследователя, от его
способности обновлять свой вопросник, с которым он подходит к, казалось бы, уже известным
памятникам.

Включение в круг зрения историков темы восприятия смерти — явление примерно того же порядка,
как и включение в него таких новых для исторической науки тем, как «время», «простраттво», «семья»,
«брак», «сексуальность», «детство», «старость», «болезнь», «чувствительность», «страх», «смех».
Правда, отношение к смерти в большей мере, чем другие темы истории ментальностей, оказывается в
источниках «табуированным», окутанным многообразными наслоениями, которые затемняют ее смысл
и скрывают от взора историков. Тем не менее исследователи решились обнажить «облик смерти» в
истории, и это помогло им увидеть много нового в жизни и сознании людей минувших эпох.

То, что проблемы исторической антропологии, и в частности отношение к смерти, наиболее оживленно
обсуждаются медиевистами и «модернистами» (историками Европы в XVI-XVIII вв.), едва ли
случайно. Именно в эпоху доминирования религиозного типа сознания внимание людей было
сконцентрировано на «последних вещах» — смерти, посмертном суде, воздаянии, аде и рае. При всей
своей поглощенности повседневными заботами и делами человек средневековой эпохи (homo viator,
«странник», «путник») не мог упускать из виду конечного пункта своего жизненного странствия и
забыть о том, что ведется точный счет его грехам и добрым делам, за кои в момент кончины либо на
Страшном суде он должен будет полностью дать отчет Творцу. Смерть была великим компонентом
культуры, «экраном», на который проецировались все жизненные ценности.

Французский историк и демограф Филипп Арьес (1914-1984) — одна из наиболее ярких и вместе с тем
особняком стоявших фигур во французской историографии 60 — 80-х гг. Выпускник Сорбонны, он не
защитил диссертации и не выбрал обычной карьеры наставника студентов. На протяжении почти всей
своей жизни Арьес не принадлежал к числу университетской профессуры или исследователей,
работавших в научных учреждениях. Служащий информационного центра при обществе, занятом
торговлей тропическими фруктами, он занимался деятельностью историка на периферии официальной
науки и сам называл себя «историком, работающим по воскресным дням» Только в последние годы
жизни Арьес получил возможность вести курс в парижской Школе высших исследований в области
социальных наук (Ecole des Hautes Etudes en Sciences Sociales).

И вместе с тем он наложил на «Новую историческую науку» (La Nouvelle Histoire), как именует себя
направление французской историографии, изучающее проблемы исторической антропологии,
явственный отпечаток. Мощный генератор оригинальных идей, ум, обладавший незаурядной
конструктивной силой, Арьес во многом стимулировал развитие исторической демографии и изучение
истории ментальностей. Он создал несколько первоклассных исторических исследований, тематика
которых сосредоточена на полюсах человеческой жизни. С одной стороны, это труды, посвященные
детству, ребенку и отношению к нему при «старом порядке», преимущественно в XVI-XVIII вв., с
другой — труды о смерти и ее восприятии на Западе на протяжении всей христианской эпохи. Обе эти
крайние точки дуги человеческой жизни в интерпретации Арьеса утрачивают свою внеисторичность.
Он показал, что и отношение к детству, к ребенку, и восприятие смерти суть важные предметы
исторического анализа.

Ультрароялист и националист правого толка, человек весьма консервативных взглядов, Арьес одно
время принимал активное участие в деятельности реакционной политической организации «Action
francaisc». Автор посвященной ему статьи в «Словаре исторических наук» пишет, что политические
пристрастия Арьеса диктовались его «ностальгическими» взглядами на историю: он видел в ней
процесс разрушения старого устойчивого порядка, ценности которого, по его убеждению,
превосходили ценности, пришедшие им на смену. Этот аспект биографии Арьеса объясняет, почему он
так долго оставался на периферии французской историографии, «пророком, не пользующимся
уважением в своем отечестве». Вместе с тем, мне кажется, эти взгляды Арьеса отчасти делают более
понятной и его общую концепцию истории, и известную тенденциозность его исторических оценок: он
предпочитал оставаться в сфере «абстрактных» ментальностей, неведомо какому слою общества
присущих, и говорить о «коллективном бессознательном» как о чем-то вполне ясном и не требующем
дальнейшего объяснения. С этим, видимо, связаны и его принципы отбора источников для изучения: