все многочисленные земли, которые он завоевал, «милую Францию», мужчин своего линьяжа, а также
своего сеньора и воспитателя Карла Великого. Ни одной мысли об Оде, своей невесте, которая, однако,
упадет замертво, узнав о его жестокой кончине. Ни одной мысли о кровных родственниках. Сравним
последние мысли средневекового рыцаря и солдат — участников великих войн нашей эпохи: наши
современники всегда звали своих матерей, прежде чем душа расставалась с телом. Роланд же на пороге
вечности долго перечисляет свои владения и завоеванные земли, оплакивая их, точно живых существ.
«Он плачет — слезы удержать нет сил», вспоминая своих товарищей и своего сеньора. О сеньоре
думает в последнее мгновение и архиепископ Турпин: «Я не увижу больше могущественного
императора». В романах о рыцарях Круглого стола жена и дети занимают больше места в сознании
умирающего героя, но родители всегда совершенно забыты.

Обрисованное таким образом средневековое сожаление о жизни позволяет ощутить деликатную
двойственность традиционного, народного чувства смерти. Умирающий, несомненно, растроганно
вспоминает свою жизнь, свои владения и тех, кого любил. Но по сравнению с обычной патетикой этой
эпохи его сожаление никогда не выходит за пределы эмоционального переживания весьма слабой
интенсивности. Так будет и в другие эпохи, так же легко впадавшие в декламацию, как, например,
эпоха барокко. Сожаление о жизни имеет и ту сторону, которая нашла выражение в «ученых»
культурах в понятии «презрение мира», будь то в средневековой духовности или в стоическом
напряжении Ренессанса. Привязанность к жизни, обремененной заботами и горестями, сожаление о ней
соединяются с принятием близкой смерти. Герои басен Лафонтена и зовут смерть, и страшатся ее,
когда она приходит. «Смерть все исцеляет» и «лучше страдать, чем умереть» (вспомним жалобы тени
Ахилла в «Одиссее»: быть простым поденщиком у бедного крестьянина лучше, чем правителем в
царстве мертвых) — эти два утверждения скорее дополняют, чем противоречат одно другому, это две
стороны одного и того же чувства. Сожаление о жизни отнимает у приятия смерти все, что есть
натянутого и риторического в «ученой» морали.

Крестьянин у Лафонтена хотел бы избежать смерти и, будучи безрассудным стариком, пытается даже
хитрить с ней. Но как только он понимает, что конец действительно близок и нечего себя обманывать,
он меняет свою роль, перестает разыгрывать жизнелюбца и сам переходит на сторону смерти. Тогда он
сразу же принимает классическую роль умирающего: собирает вокруг своего одра сыновей для
последних наставлений и прощания, как это делали до него все старики, которые умерли у него на
глазах: Я к предкам нашим ухожу, он детям говорит, Но обещайте мне жить так, как братьям надлежит.

Сжав руки им, он опочил.

Он умер, как рыцарь из эпической песни Средневековья или как те крестьяне во глубине России, о
которых говорит Солженицын в «Раковом корпусе»: «Сейчас, ходя по палате, он вспоминал, как
умирали те старые в их местности на Каме, — хоть русские, хоть татары, хоть вотяки. Не пыжились
они, не отбивались, не хвастали, что не умрут, — все они принимали смерть спокойно. Не только не
оттягивали расчет, а готовились потихоньку и загодя, назначали, кому кобыла» кому жеребенок, кому
зипун, кому сапоги. И отходили облегченно, будто просто перебирались в другую избу» [18].

Смерть средневекового рыцаря не менее проста. Он может быть отважен и сражаться как герой, иметь
силу Геракла и совершать невероятные подвиги, но его смерть столь же банальна, как смерть любого
человека, в ней нет ничего героического и ничего необыкновенного.

Простившись с жизнью, пожалев о ней, умирающий совершает дальнейшие ритуалы, обычные для
средневекового сознания: он просит прощения у своих товарищей. Оливье просит Роланда простить
его за то зло, которое он невольно мог ему причинить. Тот отвечает: «Я прощаю тебя здесь и перед
Богом». При этих словах они обменялись поклонами. Иван прощает своего убийцу Говэна, который
сразил его, не узнав: "Прекрасный сир, вы убили меня по воле Спасителя и за мои грехи, и я прощаю
вам это от всего сердца". Говэн, в свою очередь убитый Ланселотом в честном поединке, перед
смертью просит короля Артура: «Прекрасный дядя, я при смерти, передайте ему, что я приветствую
его и прошу прийти навестить мою гробницу, когда меня не станет».