Уже почти добравшись до окраины деревни,
Филипп столкнулся с соседом, бедным
арендатором.
— Филипп! — остановил он
всадника.
— Что-нибудь случилось? Ты
так озабочен, Поль.
— Есть о чем задуматься, —
сказал арендатор, — не знаю, что и делать, не знаю, к
кому обратиться. Солдаты посмеялись и поехали дальше, а королевский прокурор
даже не
пожелал меня выслушать.
— Так что случилось, Поль?
— Видишь? — Поль указал на
повозку, груженую нехитрым скарбом. — Я собираюсь
уехать из этих мест.
— Что же тебя заставило
двинуться в путь? Ведь твои дела шли неплохо.
— Это все Реньяры! — зло
сказал Поль. — Они угнали всех моих овец и забрали весь
урожай. Они сказали, что я им задолжал, хотя это сущая ложь. Ни я, ни мои родители
никогда не были должны Реньярам.
— Мерзавцы! — прошептал
Филипп.
— Мерзавцы — это не то
слово, — пожаловался на судьбу Поль. — Они сущие
дьяволы, для них нет ничего святого, удивляюсь, как только носит их земля! Мои
дети
остались без куска хлеба, а сам я вынужден искать новое пристанище. Я знаю,
Филипп,
что они убили твоего отца и понимаю, ты будешь мстить. Так вот, когда придет
этот час,
не забудь и о моих детях, может быть, тогда твоя рука будет
Вернее, а сердце тверже, и ты не пощадишь
этих мерзавцев.
Мужчина втянул голову в плечи, надвинул на
глаза шляпу, взял под уздцы лошадь и
медленно повел ее по улице.
Филипп покачал головой. Его сердце
переполняла злость на Реньяров, но он понимал,
что сейчас бессилен перед ними. И еще он знал, что в одиночку с ними не сможет
справиться.
Он прижал руку к груди и ощутил, что там, под
плащом, лежит смятое объявление,
обещавшее вознаграждение за поимку его дяди Марселя Бланше.
— Марсель Бланше, был бы ты сейчас со мной!
Мы могли бы поквитаться с
проклятыми Реньярами. А так. —
Филипп махнул рукой и пришпорил коня.
Достаточно с него было чужих несчастий,
чужих горестей. Своих тоже хватало, хоть отбавляй. Надо было закончить уборку
урожая,
перегнать овец на новое пастбище и подготовить дом к
Зиме. Ведь рассчитывать он мог только на
себя.
Наконец, за гребнем холма показалась высокая
черепичная крыша его дома. Лошадь
побежала быстрее, да и сам Филипп хотел как можно скорее попасть домой, увидеть
сестру, мать и рассказать о том, что видел в деревне.
Он остановился у самого крыльца, снял седло и
завел лошадь в конюшню. А затем, по
дороге плеснув себе в лицо воды, смыл пыль и шагнул в дом.
В полутемной кухне за столом что-то готовила
Лилиан. Она тихо напевала протяжную
песню. Ее лицо было сосредоточенным, а взгляд задумчивым.
Вслед за Филиппом в дом проскочили две
большие собаки. Лилиан вскинула голову и
тыльной стороной ладони, боясь испачкать лицо мукой, откинула волосы.
— А-ну пошли вон отсюда! —
прикрикнула она на собак.
Те, послушно поджав хвосты, развернулись и
выскочили на улицу.
Филипп улыбнулся.
— Ну, ты и строгая, Лилиан,
— сказал он, подходя к сестре, — меня бы они ни за что
не послушались.
— Да они уже третий раз
заходят в дом, норовят что-то стащить прямо из-под руки.
Филипп устало опустился в кресло, где так
любил сиживать его покойный отец.
Сестра взглянула на брата и улыбнулась.
— Чему ты так улыбаешься,
Лилиан? Неужели я выгляжу смешно?