—    Ступай, сын мой, может быть, Бог будет милостив к тебе инаставит тебя на путь
истинный и приведет к цели.

Не найдя ответа у священника, Филипп попытал счастья у кузнеца, ведь тот часто
подковывал лошадей у проезжающих, ремонтировал кареты и, быть может, ему попадался
на глаза герб, изображенный на медальоне Констанции.

И тут Филиппу Абинье повезло.

Кузнец, лишь только увидел рисунок, расплылся в улыбке.

—    О, месье, это очень знаменитый герб, он принадлежит роду графов Аламбер.
Несколько лет назад мне довелось набивать обод на карете старой графини. Она очень
щедро расплатилась со мной, поэтому я запомнил ее и этот герб.

—    Как, ты говоришь, звали графиню?

—    Графиня Аламбер.

—    А не скажешь ли ты, любезный, далеко ли отсюда ее поместье?

Кузнец задумался.

— Вот этого, месье, я вам сказать не могу. Я никогда не расспрашиваю проезжих, и
герб — то я запомнил абсолютно случайно. Вот если бы вы мне показали колесо от
кареты графини, я бы его сразу признал.

—    А куда она направлялась? — попытался хоть что-то выяснить Филипп Абинье.

—    Не знаю, месье, она поехала дальше по этой дороге и честно сказать, возвращалась
ли она домой или ехала в гости, я не могу сказать. Хотя, постойте, месье, я припомнил
одну деталь: в карете почти не было багажа, а лошади были очень хорошие, сразу видно,
что их нигде не меняли на почтовых станциях, сразу видно,

Филипп Абинье наградил словоохотливого кузнеца серебряной монетой и, твердя»
Аламбер, Аламбер «, вернулся к ожидавшим его у церкви женщинам.

—    Мне кажется, кое-что начинает проясняться сказал он не очень определенно,
вскакивая в седло. Констанция посмотрела на него вопросительно.

—    Ты узнал, кому принадлежит герб?

— Да, графам Аламбер, это точно. Кузнец узнал его, ему как-то пришлось
ремонтировать карету с таким гербом на дверце.

—    Аламбер. — задумалась Констанция, — мне, по-моему, никогда раньше не
доводилось слышать этой фамилии, — но какая-то скрытая музыка звучала в этих звуках
для девушки. — Аламбер. — словно давно забытая мелодия разбередила ее душу.

Накрапывал дождь, четверо всадников, втянув головы в плечи, ехали по проселочной
дороге. Под копытами коней чавкала грязь, лошади оскальзывались. Еще недавно желтое
жнивье потемнело, и над полем кружили стаи черных мокрых ворон. От всего пейзажа
веяло тоской и унынием.

» О, боже мой, какая унылая дорога!«— думала Констанция, глядя на утопавший в
мелком дожде горизонт, словно на весь мир набросили вуаль и от нее все казалось
безрадостным и серым, как будто кто-то украл у природы краски, которые она так щедро
разбрасывает по земле весной и летом.

Правда, все три женщины не были привычны к роскоши и переносили путешествие
сносно. Но Филипп Абинье очень беспокоился о Констанции. Ему все время казалось, что
та недостаточно тепло одета или же ей не хватило времени выспаться. И сколько девушка
ни уверяла своего возлюбленного, что чувствует себя неплохо, Филипп ейне верил.

— Смотрите! Смотрите! — воскликнула вдруг Лилиан, указывая рукой куда-то в
дождь. — Там какая-то повозка!

Филипп на всякий случай пришпорил коня и опередил своих спутниц. Он привстал на
стремена и приложив руку козырьком к глазам, всмотрелся в колышущееся марево дождя.

И в самом деле, из-за чахлого кустарника на проселочную дорогу выезжала повозка,
запряженная двумя лошадьми. Из-за мокрого полога выглядывал мужчина с
неприветливым лицом.