—    Констанция, Констанция, Констанция, пусть тебе поможет бог, пусть в твоем сердце
проснется ко мне любовь, пусть оно растает как кусок льда. «Боже, о чем я думаю, что я
говорю? Она же жена моего друга. Я, король, который должен подавать своим подданным
пример, думаю о жене своего ближнего. Что же тогда подумают обо мне другие?»— Но
что я могу поделать, что? — сам себе задавал вопрос король Витторио.

«Я перепробовал все средства, ни эта женщина не выходит у меня из головы — и она
должна стать моей, моей и только моей. Она всецело должна принадлежать мне, но она
должна захотеть этого сама и по своей воле прийти в мои объятия». — Господи, помоги
мне в этом и прости этот страшный грех, прости, если сможешь.

«Но если ты даже и не простишь это прегрешение, я все равно желаю, чтобы эта
женщина была моей, ведь она создана тобой для меня, господи».

Король приложил свой горячий лоб к холодному мрамору и вцепился руками в
золоченую решетку. Он так крепко сжимал золоченые прутья, что пальцы побелели и
казалось, вот-вот из — под ногтей брызнет кровь.

А Констанция продолжала стонать и кричать, корчась на полу. — Ну, милая,
напрягись, — поддерживая голову Констанции, шептала мать-настоятельница, — ну,
давай же, давай! Констанция издала истошный вопль, который перешел в стон и на руках
у одной из монахинь появился сморщенный розовый комочек, за которым тянулась
синеватая пуповина.

В соборе воцарилась глубокая тишина, слышалось только прерывистое дыхание
роженицы.

И вдруг ребенок негромко вскрикнул. Но его крик показался куда более
оглушительным, чем вопли матери.

—    Кто? — прошептала Констанция, с трудом открывая глаза. — Кто?

Перед ее взором все плыло, двоилось, и она видела только, как розовый комочек
заворачивают в белую ткань.

—    Кто, сын?

—    Да, дитя мое, сын, — сказала мать настоятельница, промакивая крупные капли пота
со лба графини де Бодуэн.

— Сын. — тихо прошептала Констанция, — слава богу, мальчик, я назову его
Мишелем. Скажите Арману, что у него родился сын. Одна из монахинь с радостной
улыбкой на лице бросилась из собора туда, где под колоннами у портала стоял,
прижавшись головой к стене, граф Арман де Бодуэн.

—    У вас сын, — сказала монахиня и поклонилась.

—    Сын? — граф как бы не поверил своим ушам. — Ты сказала, сын?

—    Да, да, сын, — засмеялась молодая монашка и быстро скрылась за приоткрытой
дверью.

У меня сын. — все еще не веря в то, что произошло, прошептал граф де Бодуэн, —
сын. у меня. А ребенок негромко плакал, и король, слыша этот слабый детский голосок,
проскрежетал зубами:

—    Это должен был быть мой ребенок, мой, а не графа де Бодуэна. Почему я так
несчастен? Почему мне не везет, и эта женщина не желает стать моей возлюбленной?
Почему я не встретил ее раньше?

Но произнося эти слова, король понимал, что даже встреть он ее двадцатью годами
раньше, ничего не могло бы измениться. Браки короли заключают не по любви, а по
строго установленным правилам. И никакой король не в силах их изменить. Наконец,
Констанция смогла открыть глаза и осмотреться.

—    Где я? Где я? — прошептала Констанция, видя над собой склоненные лица
монахинь.

—    Ты в соборе, дитя мое, в соборе. Ты родила сына, замечательного крепкого мальчика.

—    Я родила в соборе. — негромко произнесла Констанция, видя прямо над головой
скульптуру девы Марии. — Слава богу!