161. Наместник Альбании Ангусель, лишь только Хоел закончил, в таких словах высказал все, что думал и чувствовал:
"Меня так взволновало услышанное от моего властелина и душу мою охватила такая радость, что мне невмочь сейчас ее выразить. Ведь во многих победоносных войнах со столькими и столь могущественными королями мы, как мне кажется, ничего не достигли, поскольку римляне и германцы по-прежнему невредимы, и мы им не отметили, как подобает мужам, за те поражения, которые они некогда нам нанесли. Но ныне, так как нам дозволено сойтись с ними в бою, я охвачен безмерною радостью и, пылая от нетерпения в ожидании дня, когда мы сразимся с ними, жажду их крови, как жаждал бы воды, если бы целых три дня был ее лишен. О, если я увижу этот ослепительный свет, сколь сладостны будут для меня раны, которые достанутся мне и которые я нанесу, когда мы скрестим, наконец, мечи! Самая смерть, и она будет сладостна, если я погибну, отмщая прародителей наших, оберегая свободу нашу, возвеличивая державца нашего. Итак, накинемся на этих полумужчин и будем упорно драться, дабы, разделавшись с ними, насладиться блистательною победой, а также отнятыми у них богатствами. К нашему войску я добавлю две тысячи вооруженных всадников, не считая пеших".
162. После того как и остальные высказали все то, что нужно было сказать, они пообещали Артуру столько людей, сколько каждый из них предоставит в его подчинение, так что, помимо обещанных королем бриттов Арморики, только остров Британия выставил шестьдесят тысяч полностью вооруженных воинов. Короли других островов, поскольку не имели в обычае содержать пехоту, обещали сколько кому было посильно, так что с шести островов, а именно из Ибернии, Исландии, Готландии, Оркад, Норвегии и Дании набиралось общим счетом сто двадцать тысяч. Из галльских земель-рутенов, портивенов, эструзенов, ценоманов, андекавов, пиктавов (350) -восемьдесят тысяч человек. Из двенадцати их округов те, что прибыли вместе с Герином Карнотским, пообещали по тысяче двести человек с каждого округа. В итоге, таким образом, выходило сто восемьдесят три тысячи двести всадников (351), кроме пехоты, которую было бы нелегко подсчитать.
Король Артур, видя, что все единодушно готовы повиноваться ему, приказал им поскорее разъехаться по домам и к августовским календам прибыть в гавань на реке Барбе (352), дабы оттуда вместе с ним направиться в пределы аллоброгов и вслед за тем выступить против римлян. Что касается римских властителей, то с их посольством он им сообщил, что платить дань отнюдь не намерен и что прибудет в Рим не ради того, чтобы удовлетворить их настояния, но с тем, чтобы взыскать с них то самое, что они сочли себя вправе потребовать от него. Послы отбывают, отбывают также короли, отбывают сановники и, не мешкая, принимаются выполнять полученные распоряжения.
163. Узнав об ответе Артура, Луций Гиберий по решению сената предписал восточным царям явиться к нему с готовыми к походу войсками, дабы вместе с ними покорить Британию. Без промедления прибыли Эпистроф, царь греков; Мустензар, царь африканцев; Алифатима, царь Испании; Гиртаций, царь парфян (353); Бокх, царь мидян (354); Серторий, царь Ливии; Сере, царь итурейцев (355); Пандрас, царь Египта; Миципса, царь Вавилонии; Политет, властитель Вифинии (356); Тевкр, властитель Фригии (357); Эвандр- Сирии; Эхион-Беотии (358); Ипполит- Крита (359) вместе с полководцами и их подчиненными. Из сенаторского сословия прибыли Луций Кателл, Марий Лепид, Гай Метелл Котта, Квинт Мильвий Катул, Квинт Каруций и столько других, что всего насчитывалось сорок тысяч сто шестьдесят человек.
164. Итак, приготовив все нужное, римляне в день августовских календ выступают в поход против Британии. Узнав об их выступлении и поручив Британию Модреду, своему племяннику, и королеве Геневере, Артур прибыл со своим войском в Гавань Гамона, дабы выйти в море с первым попутным ветром. И пока он в окружении бесчисленных кораблей благополучно и с радостью бороздил морские просторы, около полуночи его одолел на редкость тягостный сон. Во сне он узрел летящего в небе медведя (360), от рева которого вострепетали все берега; увидел он также дракона, подлетавшего с запада, который сверканием своих глаз освещал весь простиравшийся под ним край, и вот, накинувшись друг на друга, они начинают бой, но дракон, не давая медведю вздохнуть, непрерывно кидается на противника, опаляя его своим извергающим пламя дыханием, и медведь, опаленный им, падает вниз на землю. Пробудившись от сна, Артур рассказал окружающим свое сновидение. Иные, истолковывая его, говорили, что дракон-это он сам, тогда как медведь-какой-то неведомый великан, с которым ему предстоит схватиться; что же касается битвы дракона с медведем, то она предвещает схватку, которая у него произойдет с великаном, а победа дракона-его победу над тем. Но Артур предполагал другое, считая, что привидевшееся ему касается его и римского императора. Когда после ночного плаванья заалела утренняя заря, они пошли в гавань на реке Барбе. Расставив свои шатры, они оставались там до прибытия островных королей и военачальников из сопредельных с ними земель.
165. Между тем Артура оповещают о том, что из Испании прибыл некий великан предивных размеров и (361), отняв Елену, племянницу полководца Хоела, у приставленной к ней охраны, бежал вместе со своею добычей на вершину горы, которая называется ныне горой Михаила (362). Воины отца похищенной девушки, преследуя похитителя, ничего не добились, ибо, когда они гнались за ним по морю или по суше, он либо сбрасывал на их корабли огромные скалы, либо истреблял их различным оружием; схватив нескольких из преследовавших его, он пожрал их полуживыми.
С наступлением ночи, взяв с собой кравчего Кая и виночерпия Бедуера, Артур выбрался потихоньку от остальных из шатра и поспешил к названной выше горе. Наделенный столь великой доблестью, он счел излишним повести войско на это чудовище, опасаясь, как бы не погубить понапрасну кого-нибудь из своих и полагая, что расправиться с великаном под силу и ему одному. Когда они подошли поближе к горе, они увидели, что на ней пылает костер и что невдалеке от него-второй, менее яркий. Достоверно не зная, на какой из окружающих гор засел великан, они послали Бедуера выяснить это. Найдя челнок, он поплыл сначала к меньшему из костров, ибо иначе до него нельзя было добраться, так как он горел где-то посреди моря. Подплыв к островку и начав подъем на гору, он услышал сверху женские вопли и сперва устрашился, так как решил, что именно там- обиталище великана. Набравшись решимости, он обнажил меч и, взойдя на вершину, не обнаружил на ней ничего, кроме костра. Приглядевшись, однако, он увидел возле него свежий могильный холмик и какую-то рыдающую и горестно вопящую старую женщину. Та, заметив пришельца и тотчас прервав рыдания, сказала ему нижеследующее: "О несчастный, какая беда занесла тебя в это место? О обреченный на непостижимые смертные муки, как мне жаль тебя, как мне жаль, ведь мерзкое чудище этой же ночью пожрет и тебя во цвете твоих юных лет. Явится преступнейший великан, да будет он проклят во веки веков, притащивший сюда племянницу полководца и меня, вскормившую своей грудью бедняжку, ту, которую я только что погребла. Он тотчас же невиданным и неслыханным способом тебя умертвит. О горестная судьба! Целомудреннейшая моя питомица, охваченная ужасом, заполонившим ее нежнейшую грудь, безвременно покинула жизнь, хотя ей полагалось бы еще жить долгие, долгие годы. И так как ему не удалось осквернить ее в грязном соитии с нею, ее- вторую душу мою, вторую жизнь мою, вторую неизъяснимую сладость юности, то воспламененный отвратительной похотью, он накинулся на меня, сопротивлявшуюся ему (Бог и старость моя свидетельствуют, что это святая истина) и насильственно овладел мною. Беги, милый, беги, ибо, если он по обыкновению своему появится здесь, чтобы принудить меня к соитию с ним, и ты попадешься ему на глаза, он растерзает тебя и разорвет в клочья".
Бедуер, тронутый ее дружественными словами до дозволяемых человеческою природой пределов, уступил ее настояниям и, пообещав вернуться возможно скорее и принести ей избавление, возвратился к Артуру и поведал ему обо всем, что узнал.
Вздохнув о печальной участи девушки, Артур повелел своим не препятствовать ему сойтись с великаном один на один, но, буде понадобится, поторопиться к нему на помощь и мужественно сразиться с чудовищем. Итак, они тронулись в путь к большой горе и, оставив коней на попечение оруженосцев, начали на нее подниматься, причем Артур шел впереди. Мерзостное существо сидело возле огня; рот у него был измазан жиром съеденных наполовину свиней, которых оно частью уже пожрало, частью, нанизав на вертелы, поджаривало над рассыпанными под ними сливами. Как только чудовище, ничего подобного не ожидавшее, заметило вновь пришедших, оно потянулось за своей палицей, которую с трудом могли бы поднять двое юношей. Король, обнажив меч и прикрывшись щитом, постарался возможно быстрее приблизиться к великану, пока он не успел еще взять в руку палицу. Но тот, которому неведомы были раздумья и колебания, ухватился уже за нее и нанес по щиту короля настолько мощный удар, что раздавшийся от этого грохот наполнил собою все берега и вконец оглушил Артура. Тот, однако, распалившись безудержным гневом, взмахнул мечом и поразил чудовище в лоб, нанеся ему рану хоть не смертельную, но обильно источавшую кровь, которая заливала ему лицо и глаза и притупила остроту зрения. Великан стал обороняться палицей от ударов Артура и оберегать свой лоб, опасаясь новой, смертельной на этот раз раны. Ослепленный, истекая кровью, он в ярости поднялся на ноги и, словно кабан, несущийся на копье охотника, ринулся на Артура и, избегнув его меча, обхватил короля поперек груди и поверг на колени. Напрягшись изо всех сил, Артур все же вскочил и кинулся на нечестивца, нанося удары мечом куда придется, и не успокоился до тех пор, пока не нанес тому смертельную рану, вонзив острие меча в его голову, там, где мозг запрятан под черепом. Потерявший зрение великан возопил и, словно порывом ветра с корнями вырванный дуб, рухнул с грохотом наземь.
Король, рассмеявшись, повелел Бедуеру отсечь у чудовища голову и, вручив ее одному из оруженосцев, доставить в лагерь, дабы подарить занятным зрелищем тех, кто станет ее рассматривать. Артур говорил, что ему ни разу не доводилось встретить кого-либо столь же могучего, после того как он убил на горе Аравии великана Ритона (363), который вызвал его на единоборство. Тот из бород убитых им королей сделал себе меховой плащ и повелел Артуру, чтобы он тщательно выщипал свою бороду и выщипанные из нее волосы доставил ему и, так как Артур одолел других государей, то, воздавая ему почет, он уложит волосы с его бороды поверх всех остальных. В противном случае он, Ритон, вызывает его на бой, и кто из них возьмет верх, тому достанутся плащ и борода побежденного. Они начали схватку, и в ней возобладал Артур, который захватил бороду своего противника вместе с добычей и впоследствии утверждал, как мы уже знаем, что ему никогда не встречался кто-либо столь же могучий, как этот Ритон. Итак, одолев, как сказано выше, чудовище, Артур со спутниками по миновании ночи, когда едва забрезжил рассвет, возвратился к своим шатрам вместе с головою поверженного; подивиться на нее отовсюду сбегались воины и возносили хвалу тому, кто избавил страну от столь ненасытной глотки.
А Хоел, опечаленный утратой племянницы, распорядился воздвигнуть над телом усопшей на той самой горе, где она лежала, часовню, которая, получив свое название от могильного холмика, под коим покоилась девушка, и поныне зовется Могилой Елены.
166. По прибытии всех, кого он дожидался, Артур двинулся на Августодун (364), где, как он полагал, находится император. Когда он подошел к реке Альбе (365), ему сообщили, что тот стоит лагерем невдалеке и располагает столь многочисленным войском, что битва с ним, как говорили, окажется для Артура пагубной. Однако нисколько не устрашившись этих известий, Артур не пожелал отступиться от своих замыслов, но разбил у названной выше реки свой лагерь, из которого мог беспрепятственно пойти на врага и в котором, если понадобится, снова укрыться. К Луцию Гиберию он направил двух ближайших королевских советников, а именно Бозона из Бычьего Брода (366) и Герина Карнотского, а также Вальвания, своего племянника, дабы те уведомили римского императора, чтобы он либо покинул пределы Галлии, либо уже завтра вышел на поле сражения, дабы испытать на деле, кто из них располагает большим правом на Галлию. Молодежь при дворе Артура, возликовав, принялась подбивать Вальвания, чтобы подобное испытание он начал уже в лагере императора и таким образом дал возможность скрестить оружие с римлянами.
Послы Артура прибыли к Луцию и повелели ему либо покинуть Галлию, либо на следующий день выйти сразиться. Когда же тот заявил им в ответ, что и не подумает уходить и что, больше того, он пришел сюда, чтобы тут властвовать, в их беседу вмешался Гай Квинтилиан, племянник Луция, который сказал, что бриттам более свойственно хвастаться и угрожать, чем выказывать отвагу и доблесть. Разгневанный его словами, Вальваний обнажил меч, которым был препоясан, и, снеся обидчику голову, устремился вместе с сотоварищами к коням. Римляне бросились вдогонку за ними, кто пешим, кто на коне, дабы отметить гибель своего соплеменника послам, которые, скача что было мочи, стремились от них ускользнуть. А Герин Карнотский, заметив, что некто начинает его настигать, внезапно обернувшись назад, ударил преследователя копьем и, пронзив его через доспех посредине груди, изо всей силы поверг его наземь. Бозон из Бычьего Брода проникся завистью к Герину Карнотскому, свершившему столь доблестное деяние и, повернув коня, первому попавшемуся ему навстречу вонзил копье в горло и смертельно раненного свалил с коня, на котором тот гнался за ним. Между тем Марцелл Муций, обуреваемый жаждой отметить за Квинтилиана, уже угрожал Вальванию со спины и стал его останавливать, как вдруг тот, резко обернувшись назад, своим мечом снес Муцию вместе со шлемом голову по самую грудь. Он тут же препоручил убитому передать Квинтилиану, которого поразил насмерть ранее в лагере, дабы тот сообщил в преисподней, чем нередко завершаются угрозы и похвальба бриттов: нагнав своих сотоварищей, он обращается к ним с увешанием, чтобы всякий из них, обернувшись на всем скаку, таким же ударом поразил преследующего его по пятам. Вняв ему, каждый уничтожает одного из преследователей. А римляне, все же продолжавшие гнаться за ними, обрушивали на них когда мечи, когда копья, но им так и не удалось ни остановить кого-либо из несшихся перед ними, ни свалить кого-либо наземь. И вот, когда, не прекращая, как сказано, погони за беглецами, они домчались до леса, оттуда вдруг появляется около шести тысяч бриттов, которые, заметив бегство послов с их охраною, укрылись в лесу, дабы прийти тем на выручку. Выскочив из засады и пришпорив коней, они разражаются огласившими воздух громкими кликами и, закрывшись щитами, неожиданно налетают на римлян и сразу же обращают тех в бегство. В единодушном порыве устремившись за ними, иных они сбрасывают с коней ударами копий, иных останавливают, иных убивают. Извещенный об этом сенатор Петрей с десятью тысячами воинов поспешил на помощь своим сотоварищам и вынудил бриттов отойти в тот самый лес, из которого они вышли, не без урона для своих воинов, ибо в теснинах бритты оборачивались назад и наносили огромные потери преследующим.
Когда бритты описанным образом отступали, Хидер, сын Нуна, с пятью тысячами воинов бросился им на помощь. Отступавшие бритты снова мужественно сопротивляются и, недавно подставлявшие спины противнику, теперь, наскакивая на него грудью, изо всех сил стараются наносить мощные удары. Мужественно дерутся также и римляне, то сокрушая врагов, то ими сокрушаемые. Но бритты рвались в бой с такой неудержимостью, что их мало заботило, чем он закончится, лишь бы только они приняли в нем участие. Римляне, однако, действовали осмотрительно. Петрей Котта, как полагается хорошему полководцу, то благоразумно увещевал их нападать, то устремляться в бегство и благодаря этому причинял огромный урон неприятелю.
Когда это понял Бозон, он отобрал некоторое число из тех, чья храбрость была ему хорошо известна, и обратился к ним с такими словами: "Так как эту битву мы затеяли самовольно, без ведома и приказа Артура, нам следует принять должные меры, чтобы наша затея не обернулась бедой. Ибо, если это произойдет, мы нанесем огромный урон нашим воинам и навлечем на себя проклятия нашего повелителя. Возродите в себе былую вашу отвагу и вслед за мною ворвитесь в плотные ряды римлян, и, если счастье нам улыбнется, мы убьем или захватим Петрея". И вот, пришпорив коней, они все вместе врезались в боевые порядки врагов и проникли сквозь них до того места, где Петрей наставлял своих сотоварищей. Стремительно налетев на Петрея, Бозон хватает его за шею, как им было задумано, и, не выпуская ее из рук, спрыгивает с коня. Сбегаются римляне, чтобы отбить у врагов Петрея, сбегаются бритты, чтобы помочь Бозону. Между противниками завязывается ожесточенная схватка, повсюду слышатся крики и возникает сумятица, когда одни пытаются освободить своего полководца, а другие его не выпустить. Бритты наносят римлянам раны, те-им; бритты убивают римлян, те-их. Там можно было увидеть, кто искуснее поражает копьем, кто-мечом, кто- дротиком. Наконец, бритты, наступая сомкнутыми рядами и отражая наседающих римлян, выходят вместе с Петреем из боя. Но они тут же снова устремились на римлян, уже потерявших своего начальника, по большей части уже обессилевших, разбитых и обратившихся в бегство. Бритты рубят их, настигая сзади, приканчивают изрубленных, обирают приконченных, спешат покинуть обобранных, чтобы не дать ускользнуть другим. Но и многих берут они в плен, горя желанием привести их пред очи короля.
Наконец, достаточно потешившись над противником, они с пленными и добычею возвратились в лагерь; охваченные радостным возбуждением, они рассказали Артуру обо всем случившемся с ними и передали ему Петрея Котту и остальных пленных. Король поздравил вернувшихся и обещал пожаловать им угодья и увеличить владения, так как они свершили в его отсутствие столь доблестные деяния. Решив содержать пленных в надежной темнице, он призвал к себе тех, с кем намеревался отправить их на следующий день в Паризий для передачи городской страже, каковой предписывал содержать и стеречь узников, пока он не распорядится, как с ними надлежит поступить. Сопровождать их охрану, покуда она не выберется в безопасные от римлян места, он повелел военачальнику Кадору и виночерпию Бедуеру, а также военачальникам Бореллу и Рикерию с их подчиненными.
167. Но римляне, когда случайно узнали об этом, отобрали по приказанию императора пятнадцать тысяч своих, дабы, опередив за ночь бриттов, эти воины напали на них и отбили пленников. Командовать этим отрядом назначили сенаторов Вультея Кателла и Квинта Каруция, а также царя Сирии Эвандра и Сертория, царя Ливии, которые с наступлением темноты выступили в поход с упомянутым числом воинов и, приискав пригодное для засады место, укрылись в нем, полагая, что мимо них должны проследовать бритты. Те вместе с пленными, едва рассвело, пускаются в путь и, ничего не подозревая, уже почти подходят к засаде, в которой коварные враги их поджидали. Когда они поравнялись с ними, из засады неожиданно появились римляне и, кинувшись на ни о чем подобном не помышлявших, врываются в их ряды. Но бритты, хоть и были застигнуты врагами врасплох и ими рассеяны, снова объединяются и мужественно дерутся и, оставив часть воинов возле пленных, распределяют других по отрядам, дабы те оттеснили противника. Начальниками охраны пленных они поставили Рикерия и Бедуера, тогда как Кадор, наместник Корнубии, и Борелл возглавляли прочих. Римляне сражаются беспорядочно, не заботятся о том, чтобы расставить своих в боевые порядки, но, яростно напирая, истребляли бриттов, пока те старались одновременно и расставить, как должно, свои отряды, и защищаться. Чрезмерно ослабев, они позорно лишились бы тех, кого стерегли, если бы судьба не ускорила прибытия к ним желанной подмоги. Вождь пиктавов Гвитард, проведав о подстроенной римлянами ловушке, своевременно подошел с тремя тысячами своих к уже изнемогавшим бриттам, и те, окрепшие благодаря этой помощи, наконец взяли верх и, в свою очередь, разгромили ночных разбойников и отметили за учиненную ими резню. Однако в первом столкновении они все же понесли большие потери. Потеряли они славного наместника ценоманов Борелла, который, сойдясь с сирийским царем Эвандром и пораженный его копьем в горло, изошел вместе с кровью и самой жизнью. Потеряли они также четырех знатных сановников: Хирельгаса из Перира (367). Маврикия Кадорканского, Алидука из Тинтаголя, а также Гера, сына Гидера, доблестнее которых нелегко было сыскать. Они не щадили себя не только увлекаемые своею отвагой, но изо всех сил стараясь уберечь пленных и поразить врагов. Римляне, которым было невмоготу дольше сражаться, вскоре покинули поле боя и начали отходить к своему лагерю. Но бритты, идя по пятам, беспощадно их истребляли и брали в плен и не прекратили преследования, пока, убив Вультея Кателла и Эвандра, царя сирийцев, почти полностью не рассеяли всех остальных. Одержав верх, они отослали в Паризий порученных их надзору пленников, и, отведя к королю только что взятых, укрепили его надежды на окончательную победу в этой войне, ибо столь немногие при таком численном превосходстве врагов добились столь блистательного успеха.
168. Луций Гиберий тяжело переносил эти постигшие его неудачи и, одолеваемый треволнениями души, принимал то одно, то другое решение, колеблясь, продолжать ли начатые против Артура военные действия или удалиться в Августодун и там дожидаться помощи от императора Льва (368). Успокоившись после приступа страха и намереваясь выступить следующей ночью в названный город, он занимает со своими войсками Ленгрии (369). Когда об этом извещают Артура, тот загорается желанием преградить ему путь и с наступлением темноты, обойдя Ленгрии слева, входит в долину, по которой предстояло пройти Луцию и которая прозывалась Сиезией (370).
Намереваясь расставить своих соратников отрядами, он приказал одному легиону, который возглавлял военачальник Хоел, остаться на месте, дабы, если в этом окажется надобность, знать, куда отойти, и, приведя в порядок расстроенные ряды, возобновить битву с врагами. Разбив всех прочих на семь отрядов, он положил каждому из них состоять из пяти тысяч пятисот пятидесяти пяти человек, полностью оснащенных оружием. Часть этих созданных им отрядов он располагает в конном строю, часть-в пешем и отдает приказание, чтобы конный отряд, пока пеший будет готовиться к натиску, обойдя пеших воинов сбоку и сомкнутыми рядами налетев на врага, старался его рассеять. Пешие отряды, как повелось у бриттов, были расставлены четырехугольниками с крыльями справа и слева. Одним из отрядов командовали наместник Альбании Ангусель и Кадор, наместник Корнубии, первый на правом крыле, второй на левом; другим-два выдающихся военачальника, а именно, Герин Карнотский и Бозон из Ридикена, который на языке саксов называется Оксенфорд; третьим- Асхилл, король данов, и норвежский король Лот; четвертым-Хоел, вождь армориканских бриттов, и Вальваний, племянник короля. За этими четырьмя отрядами были поставлены позади другие четыре, первый из них возглавляли кравчий Кай и виночерпий Бедуер; второй находился под началом вождя рутенов Хольдина и вождя пиктавов Гвитарда, третий-Югена из Легецестрии и Ионатала Дорецестрий-ского, а также Курсалема из Кайцестрии, четвертый-Урбгения из Бадона. Вслед за этим Артур избрал для себя и для того легиона, который, как он пожелал, находился при нем, удобное место, где водрузил золотого дракона, каковой был у него вместо знамени и к каковому надлежало стекаться раненым и обессиленным, если им это понадобится, точно в лагерь. Насчитывалось же в том легионе, что был при нем, шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть человек.
169. Расставив описанным образом войско, он обращается к своим сотоварищам со следующими словами: "Соотечественники мои, возвеличившие Британию и повергшие к ее стопам тридцать различных государств, поздравляю вас с вашей отвагою, недостатка в которой в вас отнюдь не заметно и которая, как я считаю, превыше всяких похвал. Хотя в течение пяти лет вы бездействовали, хотя до сего времени предавались в большей мере утехам праздности, чем упражнениям в ратном труде, тем не менее вы не растеряли врожденной доблести, но, сохранив ее, принудили беспорядочно бежать римлян, которые, подстрекаемые своею надменностью, возжаждали лишить нас свободы и, наступая на нас с численным превосходством, начали навязывать нам сражения, однако, будучи не в силах остановить ваш натиск, позорно отошли в этот город, из коего ныне собираются выступить и направиться в Августодун по этой самой долине, где вы сможете сойтись с ними в битве и перерезать их, ничего не подозревающих, словно овец. Пока они тщились превратить вашу родину в свою данницу, а вас-в подъяремных рабов, им мнилось, что вам и вправду свойственны вялость и леность восточных народов. Ужели ничему их не научили войны, которые вели с данами, норвежцами и вождями галлов, каковые народы вы подчинили моему господству и избавили от постыдного римского владычества? Одолев в более тяжелой борьбе, мы несомненно возьмем верх и в более легкой, если вы с равным рвением постараетесь раздавить этих полумужчин. Какими только угодьями не завладеет каждый из вас, если вы, как подобает моим верным соратникам, будете оказывать полное повиновение моей воле и моим приказаниям! Разгромив врагов, с которыми нам предстоит столкнуться, вы дойдете до самого Рима, а дойдя до него, мы им овладеем, а овладев, захватим в нем, как победители, золото, серебро, дворцы, башни, крепостные стены, принадлежащие ему города и бесчисленные другие богатства".
Выслушав его речь, все как один громкими кликами выражают ему свое одобрение, готовые скорее расстаться с жизнью, чем бежать с поля сражения, пока он жив.
170. Узнав о готовившейся ему западне, Луций Гиберий все же решил не уклоняться от битвы, которую он страстно желал, и, набравшись решимости, вошел в названную долину; и, собрав своих военачальников, он сказал им нижеследующее: "Достопочтенные отцы, чьей воле должно повиноваться как восточным, так и западным королевствам, не забывайте о предках ваших, которые, дабы одолеть противников нашего государства, не страшились проливать свою кровь, но оставив потомкам образцы доблести и боевых подвигов, дрались так, словно Бог сотворил их бессмертными. Они часто одерживали победы и, побеждая, уходили от смерти, ибо она настигает только того, кому предназначил ее божественный промысел. Государство наше росло и крепло, росла и крепла их доблесть, а добропорядочность, честь и щедрость, обычно свойственные благородным мужам, пребывали в них неизменно и обеспечили как им самим, так и потомкам их господство над миром. Стремясь оживить в ваших душах память об этом, увещеваю вас преисполниться вашим обычным мужеством и, упорствуя в нем, кинуться на ваших врагов, устроивших нам в долине засаду, и самоотверженно отстаивать то, что является нашей неотъемлемой собственностью. Никоим образом не подумайте, что я вошел в этот город, опасаясь бриттов или сражения с ними; я это сделал в надежде, что они легкомысленно поспешат вслед за нами, а мы, выступив им навстречу, нападем на них, отделившихся от своего войска, и их разгромим. Но ныне, поскольку они поступили иначе, чем мы ожидали, поступим иначе и мы. Итак, устремимся вперед и смело на них нападем, а буде они нас упредят, необходимо стойко сопротивляться, отразить первый их натиск, и тогда, вне сомнения, мы восторжествуем над ними. Ведь в большинстве битв случалось так, что кто устоял в первой схватке, тот чаще всего выходил победителем".
По окончании его речи, в которой он говорил и о многом другом, все как один, выразив ему свое одобрение и клятвенно заверив его в преданности союзных отрядов, торопятся вооружиться. Вооружившись, они выступают из Ленгрий и входят в вышеназванную долину, в которой Артур расставил свои отряды. Вскоре и римляне тоже распределили свою конницу и пехоту на двенадцать клинообразных соединений, причем в каждом легионе, построенном по их обыкновению клином, состояло шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть воинов. Одно из этих соединений они отдали под начало Луция Кателла и царя Испании Алифатимы, другое-Гиртация, царя парфян, и сенатора Мария Лепида; третье-Бокха, царя мидян и Гая Метелла, сенатора; четвертое-Сертория, царя Ливии, и сенатора Квинта Мильвия. Эти четыре соединения были поставлены впереди. За ними находились другие четыре, из которых одно они поручили Сарсу, царю итурейцев; другое-Пандрасу, царю Египта; третье-Тевкру, наместнику Фригии; четвертое-наместнику Вифинии Политету. Позади них располагались последние четыре соединения, первым из коих командовал сенатор Квинт Каруций; вторым-Лелий Остийский (371); третьим- Сульпиций Субукул; четвертым-Маврикий Сильван. Сам Лунин Гиберий переходил из одного в другое, внушая и разъясняя, как им надлежит действовать. Посредине он велел поставить и закрепить золотого орла, который был ему вместо знамени, и наказал, чтобы всякий, кого превратности битвы оторвут от своих, старался пробраться к его орлу.
171. После того как, изготовившись к бою, бритты и римляне стали друг против друга и внезапно, по поданному трубами знаку, соединение, что вели царь Испании и Луций Кателл, смело кинулось на тот отряд, которым командовали наместники Скот-тии и Корнубии, но, стремительно бросившись на него, как ни старались, не могли расчленить. Навстречу этому ожесточенно наседавшему соединению поспешно вышел отряд, во главе коего стояли Герин и Бозон, и пока первый отряд отражал, как сказано, нападавших, внезапно бросил на врагов свою конницу, прорвавшую их ряды и налетевшую на соединение парфянского царя, которое тот вел против отряда Асхилла, короля данов. И вот уже повсюду несутся воины обеих сторон, прорывая вражеские ряды, и всюду закипает свирепый бой. Противники беспощадно разят друг друга; раздаются предсмертные вопли, головы и пятки умирающих судорожно бьются о землю, жизнь из них отлетает вместе с вытекающей кровью. Но жестокий урон потерпели сначала бритты, так как был убит Бедуер, виночерпий, и смертельно ранен Кай, кравчий. Бедуер, пронзенный копьем Бокха, на которого собирался наброситься, рухнул мертвым среди неприятельских воинов, а кравчий Кай, намереваясь отметить за него и проникнув ради этого в гущу врагов, получил смертельную рану. Как подобает доброму воину, он пробился со своим конным отрядом сквозь вражеские ряды, рассеивая и рубя мидян, и вывел бы свой отряд целым и невредимым, если бы не наткнулся на соединение царя Ливии, которое, обрушившись на него, разметало и раскидало его доблестных всадников; тем не менее, вырвавшись из окружения с немногими воинами, Кай с телом Бедуера добрался до золотого дракона. О сколь горестны были стенания эструзийцев, когда они увидели тело своего вождя, истерзанное столькими ранами! О сколь безудержны были рыдания андекавов, старавшихся всевозможными способами облегчить раны своего наместника! Но было тогда не до жалоб, ибо повсюду набрасывались друг на друга противники с окровавленными мечами и остриями копий и не оставляли времени на скорбные вопли, так как настоятельно требовалось позаботиться и о защите себя самих.
172. И вот племянник Бедуера Хирельгас, потрясенный гибелью дяди и обуреваемый жаждою мести, собрав вокруг себя триста своих, заприметил место, где находилось знамя царя мидян и, пробиваясь сквозь гущу врагов, ринулся туда со своими всадниками, словно вепрь на стаю собак, не помышляя о том, чем это может для него обернуться. Прорвавшись к месту, которого так пылко желал достигнуть, он убил названного царя, убитого доставил к своим и, положив возле виночерпия труп доставленного, искромсал его ножевыми ударами. Затем, воодушевив громким кличем отряды своих соотечественников, он стал призывать их кинуться на врагов и неустанно наносить тем удары, пока в них самих не остыла доблесть, пока у врагов, объятых ужасом, трепещет грудь, пока бритты, составляя единое целое, расставлены разумнее, чем воины противника, сражающегося толпами, и в состоянии непрерывно бросаться на них и причинять им жестокий урон. Воодушевленные его увещанием, они отовсюду кидаются на врагов, и в происшедшем побоище погибло множество как одних, так и других. Со стороны римлян, не говоря уже о бесчисленных прочих, пали царь Испании Алифатима, Миципса Вавилонский, а также сенаторы Марий Лепид и Квинт Мильвий. Со стороны бриттов были убиты Хольдин, предводитель рутенов и Леодегарий Болонский, а также три британских наместника: Курсалем Кайцестерский, Гвалаук Солесберийский и Урбгений из Бадона.
173. По этой причине отряды, чьи вожди были перебиты, изрядно ослабленные и потрепанные, отступили к своим и добрались до строя армориканских бриттов, коими начальствовали Хоел и Вальваний. Пылая, как пламя, армориканские бритты кинулись на врагов и, увлекши за собой отступивших и искавших у них поддержки, обратили в бегство только что преследовавших тех по пятам. Преследуя теперь их, в свою очередь, убегающих, они разят, убивают и не прекращают гнаться за ними, пока не добираются до легиона самого императора, который, заметив, в каком бедственном положении оказались союзники, спешит к ним на выручку.
В начале этого боя бритты понесли большие потери. Пали Химаркок, правитель Тригерии (372), и две тысячи его воинов. Пали также три именитых сановника: Рикомарк, Блоковий и Лагвий из Бодлоана. Когда бы они были королями, будущие века прославляли бы их за доблесть. Ведь в том натиске, в который они ринулись вместе с Хоелом и Вальванием, ни один сошедшийся с ними враг не избежал гибели от их копья или меча. Но после того как они наскочили на легион Луция, их вместе с названным правителем (373) и правителями окружили римляне и перебили. Хоел и Вальваний-витязи, доблестнее которых не породили и предшествующие века, узнав, в сколь бедственном положении оказались их сотоварищи, стали еще настойчивей пробиваться вперед и, устремляясь то туда, то сюда, один с одной стороны, второй-с другой, накидывались на клин императора. Все снова и снова воспламеняясь отвагой, Вальваний старался прорваться к Луцию и как храбрейший воин налетал на врагов, налетая валил их наземь, поваленных убивал. Хоел, не уступая Вальванию, крушил с другой стороны, воодушевлял и звал за собою своих, поражая противника, бестрепетно принимал наносимые ему вражеские удары, и не было ни мгновения, чтобы или на него не обрушивались враги, или он сам не обрушивался на них. И не легко было понять, кто из них превосходит другого.
Продолжая настойчиво, как сказано выше, пробиваться сквозь неприятельские ряды, Вальваний прорвался, наконец, что было его заветною целью, туда, где стоял император и, кинувшись на него, с ним схватился. Но Луций, пребывавший в цвету первой молодости, отличался необыкновенной отвагой, необыкновенной телесною силой, необыкновенною доблестью, и ничего так не хотел, как сойтись в единоборстве с таким воином, который принудил бы его проверить, чего он стоит в бою. Сопротивляясь Вальванию, он гордился и радовался, что ему довелось столкнуться со столь прославленным витязем, каким, как он слышал, был тот. Вступив в поединок, они мощными ударами осыпают друг друга, отражают их выставленными перед собою щитами, и каждый стремится поразить своего противника насмерть. И в то время, как они бьются со все большим ожесточением, воспрявшие духом римляне кидаются на армориканцев и, выручив своего императора, оттесняют, истребляя их воинов, Хоела, а также Вальвания, пока те, неожиданно для себя, не добираются до Артура и его легиона.
174. Услышав об избиении, которому только что подверглись его сотоварищи. Артур во главе легиона бросился на противника и, обнажив свой несравненный меч Калибурн, во весь голос стал воодушевлять своих, обратившись к ним с такими словами: "Как же вы бьетесь, мужи? Почему дозволяете этим бабам, вашим врагам, уходить от вас невредимыми? Да не ускользнет живым ни один из них! Помните о ваших десницах, которые, закаленные в стольких битвах, подчинили мне тридцать королевств. Помните о предках ваших, которых римляне, пока были сильнее нас, обратили в своих данников! Помните о вашей свободе, которую эти полумужи, сломив вашу волю, жаждут у вас отнять. Да не уйдет ни один из них отсюда живым! Да не уйдет! Как же вы бьетесь?" Выкликая это и многое другое, он наскочил на врагов, валя их наземь, поражая насмерть, и кто бы ни попадался ему навстречу, того или его коня он убивал с одного удара. И враги бежали от него, как дикие животные от свирепого льва, которого яростный голод заставляет пожирать все живое, что бы ему ни доставил случай. Доспехи неприятельских воинов были им ни к чему, ибо Калибурн, подъятый десницею столь доблестного короля, сражал их насмерть. Двух царей, Сертория-Ливии и Политета- Вифинии, он отправил, на их несчастье, срубив им головы, в Тартар. Видя, как их король дерется описанным образом, бритты смелеют, единодушно накидываются на римлян, продвигаются сомкнутыми рядами и, пока с одного боку нажимают пешие, всадники стремятся с другого опрокинуть противника и врезаться в его гущу. Однако римляне упорно сопротивляются и по призыву Луция, славного своего повелителя, силятся отплатить бриттам за нанесенный урон. Оба стана сражаются с таким пылом и рвением, точно только что начали схватку. Все же Артур, разя врагов, как сказано выше, все чаще и чаще обращается к бриттам с увещанием стойко драться. Но и Луций Гиберий непрестанно взывал к своим и многократно увлекал их за собой на преславные подвиги. Он и сам не переставал наносить удары и, обходя ряды своих воинов, когда представлялся случай, убивал подвернувшегося врага копьем или мечом. Те и другие в этом ужасном побоище сеяли вокруг себя смерть, причем порою одолевали бритты, порою, напротив, римляне.
175. Наконец, пока между ними все еще шла столь жестокая сеча, вдруг наместник Клавдиопестрии Мориуд во главе отряда, который, как я сказал, был размещен на холмах, стремительно кидается с тыла на не предвидевших этого неприятельских воинов, врывается во вражеские ряды (374), ворвавшись, рассеивает их и нещадно разит. Там пало несколько тысяч римлян. Именно тогда император Луций, оказавшийся в гуще дерущихся, погибает, пронзенный чьим-то копьем. И бритты, продолжая сражаться, наконец, хотя и с величайшим трудом, одерживают победу.
Кучки разбитых римлян, гонимых страхом, укрываются частью в пустошах или лесах, частью бегут в города и крепости и другие надежнейшие, как им казалось, места. Неотступно гонясь за ними, бритты предают их жестокой смерти, захватывают в плен, обирают, так что преобладающая их часть добровольно и безропотно, словно женщины, протягивала им руки, чтобы победители их связали, лишь бы хоть немного продлить себе жизнь. И это было возмездием Божьего промысла, ибо прародители разгромленных на этот раз римлян терзали в давние времена своими вторжениями и злодействами их ни в чем не повинных предков, да и ныне потомки тех поработителей тщились отнять у бриттов свободу, но они встали грудью, дабы ее отстоять, отказавшись вносить несправедливо требуемую с них дань.
176. Итак, одержав победу, Артур повелел отделить тела своих приближенных от вражеских трупов, обрядить отделенных по-королевски, обряженных отвезти в ближние аббатства и там с почетом предать земле. Виночерпия Бедуера эструзийцы с горестным плачем отвозят в Байоки (375), его родной город, построенный Бедуером первым, его прадедом. Там, на кладбище, на южной окраине города, он был достойным образом погребен у стены. Тяжело раненного Кеудона доставляют в возведенное им самим укрепление Кам (376), где он немного спустя и скончался от ран. Его похоронили в лесу, в обители монахов-отшельников, невдалеке от укрепления, с подобающими вождю андекавов почестями. Вождь рутенов Хольдин был отвезен во Фландрию (377) и погребен в своем городе Териване (378). Остальные наместники и сановники, как распорядился Артур, были доставлены в находившиеся по соседству аббатства. Проникшись жалостью и к врагам, он приказал местным жителям предать их трупы земле, а тело Луция доставить сенату, веля ему передать, что требовать от Британии какую-либо другую дань отнюдь не следует. Затем по приходе зимы он задержался в этих краях и задумал покорить города аллоброгов. С наступлением лета, когда его охватило желание пойти на Рим и начать переход через горы, ему сообщили, что Модред, его племянник, на чье попечение он оставил Британию, самовольно и предательски возложил на себя королевский венец и что королева Геневера, осквернив первый свой брак, вступила с ним в преступную связь.
177. Высокородный властитель! (379) Гальфрид Монмутский на этом не остановится, но вкратце расскажет, хоть и низменным слогом, все то, что нашел в упомянутом, написанном на бриттском языке сочинении, а также слышал во многих беседах от Вальтера, Оксенфордского архидиакона, мужа ученейшего, о сражениях, в которых прославленный этот король, возвратившись после одержанной им победы в Британию, бился с племянником. Когда до слуха Артура дошла весть о гнусном преступлении Модреда, он тут же отказался от задуманного похода на римского императора Льва и, оставив короля армориканцев Хоела с набранными из галлов войсками, дабы он усмирил эти края, немедленно со всеми островитянами, как королями, так и их подчиненными, возвратился в Британию. Вышеназванный коварнейший предатель Модред направил между тем вождя саксов Хелрика в Германию, дабы тот набрал там, сколько удастся, воинов и со всеми набранными поторопился вернуться. Он посулил, заключив с ним договор, отдать ему ту часть Британии, которая простирается от реки Хумбера до самой Скоттии, а также все то, чем владели в Кантии во времена Вортегирна Хоре и Хенгист. Вышеупомянутый Хелрик во исполнение повеления Модреда пристал к острову с восьмьюстами полных вооруженными язычниками судов и, заключив союз с Модредом, повиновался этому предателю, словно своему королю. Тот привлек также скоттов, пиктов, ибернцев и еще кое-кого, кто, как он полагал, питал ненависть к его дяде. Всего у него насчитывалось около восьмидесяти тысяч человек, как язычников, так и христиан; поддержанный ими и сопровождаемый всеми этими полчищами, он выступил навстречу Артуру, который высаживался в гавани Рутупа, и, завязав с ним бой, нанес высаживавшимся на берег чрезвычайно тяжелый урон. В этот день пали наместник Альбании Ангусель и королевский племянник Бальваний, а также бесчисленное множество прочих. Ангуселю наследовал сын его брата Уриана Ивен (380), который позднее, в битвах с Модредом, прославил себя множеством деяний выдающейся доблести. Достигнув, наконец, правда не без больших трудов, берега и воздав как следует неприятелю за причиненные им потери, бритты обратили в бегство Модреда и его войско. Не давая противнику передышки, непрерывно тревожа его нападениями, Артур разумно расставил свои боевые порядки, состоявшие частично из пехоты, частично из конницы, так что, когда он выделял пехотный отряд для наступления или для обороны, конный, обойдя врагов сбоку, стремительно налетал на них, стараясь изо всех сил прорваться сквозь их ряды. Этим приемом он принуждал неприятеля к бегству. Вероломец Модред, собрав отовсюду своих приверженцев, следующей ночью отошел в Винтонию. Когда об этом узнала королева Геневера, ее охватило отчаяние, и она бежала из Эборака в Город Легионов, где, возложив на себя обет целомудрия, постриглась в монахини и укрылась среди них в храме Юлия Мученика.
178. Воспылав неистовым гневом, ибо лишился стольких сотен своих сотоварищей, Артур, предав погребению павших, на третий день подошел к Винтонии и осадил укрывшегося в ней негодяя. Тот, однако, не желая отступиться от начатого и всячески воодушевляя последовавших за ним, выступает из города со своим войском, решив скрестить оружие с дядей. В разразившейся битве в обоих станах погибло великое множество воинов, но так как потери Модреда намного превышали потери Артура, первому из упомянутых пришлось позорно покинуть поле сражения. Даже не озаботившись преданием земле своих мертвецов, он поспешно бежал в Корнубию, отплыв туда на ладье, быстро уносимой усилиями гребцов.
Раздраженный и встревоженный тем, что Модред снова от него ускользнул, Артур, не мешкая, последовал за ним по пятам в названную страну и дошел до реки Камблан (381), где тот его уже поджидал. На редкость смелый и неизменно рвущийся напасть первым, Модред сразу распределил своих по отрядам, решив победить или пасть, но впредь никоим образом не искать спасения в бегстве. Из указанного выше числа его приверженцев осталось шестьдесят тысяч, и он образовал шесть отрядов по шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть вооруженных в каждом. Кроме того, один отряд он составил из не вошедших в вышеуказанные отряды и, назначив всем этим войскам предводителей, вручил им командование над ними. Итак, распределив воинов по отрядам, он воодушевляет их обещанием раздать владения своих недругов тем, кто будет отважно сражаться, пока он не одержит победы. Артур тоже поставил своих лицом к неприятелю. Он разделил их на девять пехотных соединений с правыми и левыми крыльями, расставленными четырехугольниками, и, препоручив их начальникам, обращается к воинам с увещанием беспощадно истреблять клятвопреступников и разбойников, каковые, призванные из заморских земель предателем и негодяем и доставленные на остров, жаждут их сокрушить и покрыть позором. Он сказал и о том, что всевозможные чужестранцы из всевозможных королевств трусливы и в военном деле несведущи и никак не смогут устоять против них, доблестных и закаленных мужей, за плечами которых опыт многих боев, если они, воспламененные единым порывом, отважно устремятся на тех и мужественно с ними сразятся. И вот, после того как такие и подобные им призывы прозвучали в обоих станах, ряды противников внезапно приходят в движение и, рванувшись вперед, они сходятся в битве и начинают осыпать друг друга ударами. С той и другой стороны гибнет такое множество воинов, раздается столько стенаний раненых и умирающих, такие яростные вопли несущихся на врага, что описывать все это и горестно и нелегко. Ведь повсюду наносили и получали раны, повсюду убивали или валились убитыми. По истечении большой части дня, прошедшей в ожесточенных схватках, Артур во главе отряда, в котором насчитывалось шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть человек, кинулся на отряд, где, как он знал, находился Модред, и проложив мечами дорогу сквозь толщу врагов, нашел его и предал жестокой смерти. Пал и этот гнусный предатель и вместе с ним пали многие тысячи, но после его гибели остальные все же не разбежались, а, собравшись со всего поля битвы, пытаются, в меру своего мужества, сопротивляться. И вот между ними завязывается жесточайшая сеча, в которой полегли почти все военачальники обеих сторон вместе со своими отрядами. В стане Модреда полегли саксы Хелрик, Элафий, Эгбрикт, Бруниг; ибернцы: Гиллопатрик, Гилламор, Гилласель, Гилларн, а также скотты и пикты, с почти всеми своими начальниками; в стане Артура-король Норвегии Обрикт, король Дании Асхилл, Кадор Лименик и Кассибелан со многими тысячами своих, как бриттов, так и воинов из различных племен, которых они привели с собою. Но смертельную рану получил и сам прославленный король Артур, который, будучи переправлен для лечения на остров Аваллона (382), оставил после себя корону Британии Константину, своему родичу и сыну наместника Корнубии Кадора. Случилось же это в пятьсот сорок втором году от воплощения Господа.
179. По короновании Константина, восстали саксы и два сына Модреда, но неудачно и одолеть нового короля не смогли; бежав после многих схваток, один-в Лондон, другой-в Винтонию, они овладели этими городами.
В это время скончался святой Даниил, благочестивейший настоятель бангорской церкви (383), а Теон, епископ глоуцестерский, рукополагается архиепископом лондонским. Упокоился тогда же в городе Меневии и святейший архиепископ Города Легионов Давид, усопший в своем аббатстве, которое он отличал своею любовью больше прочих монастырей подвластной ему епархии и которое основал присноблаженный Патрик (384), предсказавший его рождение. Задержавшись у собратий своих и вдруг тяжело заболев, он здесь и скончался и по приказанию Мальгона, наместника венедотов, был погребен в той же церкви. Вместо него на архиепископство назначается настоятель лампатернской (385) церкви Кинок и возводится, таким образом, в более высокий духовный сан.
180. Что касается Константина, то, погнавшись за саксами, он их разгромил, а также занял вышеназванные города и, обнаружив того из Модредовых сыновей, который бежал в Винтонию и укрылся в церкви святого Амфибала, убил его у алтаря, а второго, затаившегося в обители некиих братьев, предал мучительной смерти в Лондоне и также около алтаря.
На третьем году своего царствования он и сам был убит Конаном и погребен возле каменного сооружения, поразительно искусно построенного близ Салесберии и на языке англов носящего название Станхенг (386).
181. Наследовал Константину его племянник Аврелий Конан, молодой человек поразительной доблести, который, единодержавно правя всем королевством, был бы вполне достоин королевской короны, не будь он таким охотником до междоусобных распрей. Ведь он напал и на другого своего дядю, к которому должен был перейти, престол Константина, и, бросив того в темницу, убил двух его сыновей, после чего и завладел королевством. Умер он на второй год своего царствования.
182. Ему наследовал Вортипорий, на которого поднялись саксы, призвавшие из Германии своих соплеменников, приплывших в Британию на огромном числе кораблей. Он вступил с ними в сражение и, их одолев, стал единодержавным властителем королевства, которым ревностно правил в мире на протяжении шести лет.
183. Ему наследовал Мальгон, из всех правителей Британии самый красивый, гонитель и истребитель многих злодеев, выдающийся воин, превосходивший всех свойственной ему щедростью и широко прославленный своей доблестью, но зараженный содомской чумой (387) и потому ненавистный Богу. Он покорил весь остров и, проведя кровопролитнейшие сражения, присоединил к своему государству шесть островов (388), лежащих на океане поблизости от Британии, а именно Ибернию, Исландию, Годландию, Оркадию, Норвегию и Данию.
184. Ему наследовал Каретик, тоже любитель междоусобных войн, ненавистный Богу и бриттам; убедившись в его непостоянстве и ненадежности, саксы переметнулись к Гормунду, царю африканцев (389), и перебрались в Ибернию, куда тот приплыл с огромным числом кораблей и где подчинил себе народ этой земли. Затем, благодаря их предательству, он беспрепятственно переправился со ста шестидесятые тысячами африканцев на остров Британию, который опустошали и разоряли, с одной стороны, вероломные саксы, а с другой- коренные его обитатели, непрерывно затевавшие между собой братоубийственные войны. Итак, заключив союз с саксами, он напал на короля Каретика и после многих битв обратил его в бегство, заставив покидать город за городом, пока не загнал в Цирепестрию, которую осадил. К Гормунду прибыл туда Изембард, племянник Лодевика, короля франков, и заключил с ним договор о дружбе. Из-за этого соглашения и любви к царю африканцев он отрекся от христианской веры, которую исповедовал, дабы с помощью упомянутого царя отнять у дяди галльское королевство, из коего тот, как он говорил, насильственно и несправедливо его изгнал. Захватив Цирецестрию и предав этот город огню, Гормунд вступил в бой с Каретиком и отбросил его за Сабрину в Валлию. Вслед за тем, опустошив пашни, он сжег некоторые ближние города. И он не прекращал этих поджогов, пока не спалил от моря до моря почти все, что было на поверхности острова, так что преобладающее большинство селений, разбитых таранами, было обращено в развалины, а непогребенные трупы крестьян и церковнослужителей, при том, что повсюду сверкали клинки подъятых мечей и ревело пламя, усеивали собою землю. Уцелевшие бежали от столь страшных бедствий, уповая, что в предстоящих скитаниях обретут, наконец, для себя спасение и пристанище.
185. О несносное племя, раздавленное грузом чудовищных преступлений, постоянно алчущее междоусобных распрей, ужели ты до того истощило себя междоусобицами, что державшее некогда в своей власти далеко отстоящие царства и королевства уподобилось доброму, но одичавшему винограднику, который родит лишь горькие гроздья, и ныне неспособно оберегать отечество, а также жен и детей твоих? Ну что же, упорствуй, упорствуй в раздорах, не понимая сказанного в Евангелии: "Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам в себе, падет" (390). И так как царство твое в самом себе было разделено, и так как ярость братоубийственной смуты и пагубное дыхание зависти затемнили твой разум, и так как твоя надменность не допустила, чтобы ты повиновалось лишь одному государю, ты и зришь пред собою, что твоя родина повержена в прах нечестивейшими язычниками, что дома ее рушатся на дома, что потомки твои будут погружены в скорбь и печаль. Ведь им предстоит узреть, как детеныши чужеземной львицы владеют их городами, поселками и другим достоянием, а сами они, изгнанные и прозябающие, или никогда больше не обретут былого достоинства или обретут его нескоро и с величайшим трудом.
186. После того как беспощадный злодей вместе со своими неисчислимыми африканскими воинами опустошил, о чем сказано выше, почти полностью остров, большую его часть, которая называлась Лоегрией, он предоставил саксам, благодаря предательству коих высадился в Британии. Остатки бриттов отошли в западные области королевства, а именно в Корнубию и Валлию, откуда непрерывно предпринимали ожесточенные вылазки на врага. Лондонский архиепископ Теон и эборакский-Тадиоцей, видя, что все подведомственные им церкви лежат в развалинах, бежали с уцелевшим в таких испытаниях духовенством в лесные дебри Валлии, унеся с собой мощи святых, ибо страшились, как бы нашествием чужестранцев не было уничтожено столько священных останков их столь прославленных пращуров, если бы в час грозной опасности они бросили эти святыни на произвол судьбы, а сами приняли мученический венец. Очень многие духовные лица на многих судах переправились в Британию армориканскую, так что церковь двух областей, то есть Лоегрии и Нортанумбрии, лишилась своих монастырских обителей. Но об этом я поведаю в другом месте, когда переведу книгу об их исходе.
187. Затем бритты надолго утратили господство на острове и не знали над собой единодержавного государя; больше того, они и не стремились вернуть себе былое достоинство, и даже та часть страны, куда они удалились, подчинялась не одному властителю, а трем злодеям, которые непрестанно разоряли ее распрями между собой. Но и саксы все же не добились господства на острове; подчиняясь тоже трем властвовавшим над ними королям, они порой ввергали в бедствия бриттов, а порой и самих себя.
188. Между тем папа святой Григорий направил в Британию Августина (391), дабы он проповедовал слово Божие англам, которые, ослепленные языческим суеверием, изничтожили христианство в занятых ими областях острова. В землях, принадлежавших бриттам, неколебимо, однако, держалась принятая при папе Элевтерии христианская вера и никогда не приходила в упадок. Прибыв к ним, Августин нашел тут семь епископств и архиепископство во главе с благочестивейшими владыками, а также многочисленные аббатства, в которых стадо Господне блюло праведность и благолепие. Среди прочих в городе Бангор существовало некое прославленное аббатство, в котором было столько монахов, что когда его разделили на семь обителей, поставив над каждой из них своего настоятеля, то оказалось, что ни в одной из этих обителей не насчитывалось менее трехсот монахов, каковые жили трудом рук своих. Их аббат, именовавшийся Диноотом, был поразительно сведущ в свободных науках. Этот Диноот, приведя веские доводы, доказал Августину, который требовал от бриттских епископов подчинения и настаивал, чтобы они разделили с ним труды по обращению в христианскую веру англов, что эти епископы отнюдь не обязаны ему подчинением и ни в малой мере не подобает навязывать своим недругам проповедь, не потому что духовные лица бриттов имеют над собой своего архипастыря, а потому, что племя саксов упорно стремится отнять у бриттов родину. Поэтому они питают к англам неутолимую ненависть, ни во что не ставят их обряды и верования и никогда не смотрели на них иначе чем на псов.
189. Король Кантии Эдельберт, узнав, что бритты отказали в повиновении Августину и неприязненно отнеслись к его призыву совместно с ним проповедовать англам слово Господне, воспринял это как наитягчайшее оскорбление и подговорил Эдельфрида, короля Нортанумбрии, и некоторых саксонских князьков двинуться, собрав сильное войско, на город Бангор и расправиться там с аббатом Диноотом и остальными духовными лицами. И вот, вняв его наущению, они набрали огромное войско и, ворвавшись в край бриттов, подошли к Легецестрии, где правитель города Брокмайл поджидал их прихода. В этот город из различных областей бриттов и особенно из Бангора стеклись бесчисленные монахи, а также отшельники, дабы вознести молитвы о благе своего народа. Итак, подтянув отовсюду войска, Эдельфрид, король Нортанумбрии, вступил в битву с Брокмайлом, который, оказав сопротивление с намного меньшим, чем у врагов, числом воинов и оставив, в конце концов, город, бежал из него, все же нанеся неприятелю тяжелый урон. Установив причину пребывания в Легецестрии стольких монахов, Эдельфрид приказал обратить оружие прежде всего против них, и, таким образом, тысяча двести бриттов, приявших в тот же день мученический венец, удостоились царствия небесного. В дальнейшем, когда вышеупомянутый повелитель саксов пошел на город бангорцев, против него отовсюду выступили, прослышав о его зверствах, военачальники бриттов, а именно Бледерик, наместник Корнубии, Маргадуд, король деметов, Кадван-венедотов, и, завязав с ним сражение, не только вынудили его израненного бежать, но и перебили множество вражеских воинов, а именно десять тысяч шестьдесят семь человек. В стане бриттов пал властитель Корнубии Бледерик, чья гибель предоставила другим начальствовать в последующих битвах.
190. Вслед за тем, собравшись в городе Легецестрии, бриттские правители избрали королем над собою Кадвана, дабы преследовать под его водительством Эдельфрида за Хумбером. После возложения на Кадвана королевской короны поддержанные множеством нахлынувших отовсюду бриттов, они переправились через Хумбер. Эдельфрид, извещенный об этом, объединился со всеми королями саксов и выступил навстречу Кадвану. И вот, когда войска противников уже стояли в готовности друг против друга, прибыли друзья обоих военачальников и склонили их к заключению мира с тем, чтобы Эдельфрид владел той частью Британии, что простирается по ту сторону Хумбера, тогда как Кадван-землями по этому берегу. Закрепив свой договор обменом заложниками и клятвою, они до того подружились, что все у них стало общим. Между тем случилось, что Эдельфрид, прогнав жену, взял за себя другую и, питая к прогнанной жгучую ненависть, выслал ее из королевства нортанимбров. Нося у себя в чреве ребенка, она предстала перед королем Кадваном, умоляя его вмешаться и воссоединить ее с мужем. Так как Кадвану, несмотря на его старания, добиться этого не удалось, она осталась жить у него в покоях вплоть до рождения сына, коим была беременна и коего произвела на свет божий. Родился же этот ребенок немного спустя после разрешения-и тоже сыном-супруги Кадвана, ибо и та была беременна одновременно с женой Эдельфрида. И вот обоих мальчиков воспитали, как приличествовало отпрыскам повелителей. Одного из них, то есть сына Кадвана, нарекли Кадваллоном, а другого-Эдвином. Между тем, когда они подросли и достигли возраста юношей, родители отправили их к Соломону, королю бриттов Арморики, с тем, чтобы, находясь у него при дворе, они превзошли военное дело и усвоили придворные обычаи и правила утонченного поведения. Они были радушно приняты королем Соломоном, и он их настолько приблизил к своей особе, что при дворе не было ни одного их сверстника, который мог бы себе позволить так откровенно или так шутливо беседовать с государем. В последующем они часто участвовали в боях, дерясь с врагами у него на глазах, и прославили себя доблестными деяниями.
191. По прошествии известного времени, после кончины родителей оба юноши вернулись в Британию и, унаследовав после них королевскую власть, поддерживали между собой такую же дружбу, какая объединяла ранее их отцов. Два года спустя Эдвин попросил Кадваллона дозволить ему возложить на себя королевский венец и торжественно, как положено, отпраздновать это событие на земле нортанимбров, подобно тому, как по издавна установленному обычаю сам Кадваллон увенчал себя королевской короной на этой стороне Хумбера. Случилось, что, когда возле реки Дуглас шло совещание, на которое оба государя послали своих наиболее благоразумных сановников, дабы все было улажено теми как можно лучше, Кадваллон лежал на другом берегу на коленях своего сидевшего на земле племянника, носившего имя Бриан. Пока гонцы сновали туда и сюда, доставляя различные донесения и указания, Бриан расплакался, и слезы, проливаемые его глазами, стали капать на лицо и бороду Кадваллона. Тот, подумав, что начался дождь, поднял голову и, увидев, что юноша плачет, спросил его о причине столь внезапно нахлынувшей грусти, и Бриан сказал так: "И мне, и всему роду бриттскому подобает плакать, не осушая очей. Ведь со времен Мальгона его непрерывно терзают нашествия чужеземцев, и он все еще не обрел властителя, который возвратил бы ему былое достоинство. А теперь и та ничтожная доля почета, которая у него сохранялась, из-за твоего попустительства, сокращается еще больше, так как пришельцы саксы, неизменно предававшие бриттов, начинают увенчивать себя королевской короной в их собственном королевстве. Возвышенные королевским титулом, они успешнее и легче смогут вызывать наиболее славных своих соплеменников из страны, откуда прибыли сами, и еще упорнее добиваться истребления нашего народа под корень. Ведь они привыкли постоянно обманывать и не держать своего слова, вот почему я думаю, что надлежит их обуздывать, но ни в коем случае не возвышать. Когда их впервые удержал при себе король Вортегирн, они остались на острове, ведя себя какое-то время тихо и мирно и притворяясь, что готовы сражаться за его земли, но когда сочли возможным открыто проявить свою подлость, то, воздав злом за добро, предали его и свирепо расправились с населением королевства. Вслед за тем предали они и Аврелия Амброзия, которому после страшных клятв тем не менее поднесли на пиру отраву (392). Предали они и Артура, когда вместе с Модредом, его племянником, презрев соглашения, которыми были связаны, обратили против него оружие. Наконец, лживо пообещав сохранять верность королю Каретику, они натравили на него царя африканцев Гормунда, вторжение коего лишило соплеменников наших отчизны (393) и повело к позорному изгнанию вышеназванного нашего государя".
192. Выслушав сказанное Брианом, Кадваллон раскаялся, что начал переговоры о коронации Эдвина, и повелел сообщить тому, что, как он ни старался склонить своих советников дать согласие на его просьбу, ему это не удалось. Они, мол, указывали ему, что подчинять остров, принадлежащий одной короне, двум венценосцам,- значит идти наперекор праву и установившимся испокон веков порядкам. Разгневанный Эдвин, прекратив переговоры, удалился к себе в Нортанумбрию, утверждая, что обойдется и без согласия Кадваллона и, несмотря ни на что, увенчает себя королевской короной. Когда эти слова были переданы Кадваллону, он через гонцов пригрозил Эдвину отсечь ему голову вместе с короною, буде тот посмеет короноваться в Британии.
193. Итак, между ними возникла распря. Началось с того, что их люди стали часто затевать схватки друг с другом, и, наконец, оба государя сошлись по ту сторону Хумбера; потеряв в разразившейся битве много тысяч своих, Кадваллон обратился в бегство; укрывшись сначала в Альбании, он затем переправился на остров Ибернию. А Эдвин, восторжествовав над противником, повел свое войско по землям бриттов, сжигая их города и подвергая бесчисленным грабежам и насилиям горожан и землепашцев. Пока он продолжал свирепствовать, Кадваллон неоднократно пытался вернуться морем на родину, но всякий раз терпел неудачу, ибо в какую бы гавань он ни пытался войти, Эдвин, выйдя со своими полчищами навстречу, преграждал ему доступ в нее. Ведь к нему прибыл из Испании некий премудрый гадатель по имени Пеллит, который, изучив полет птиц и движение небесных светил, предсказывал по ним все грозившие ему беды. Вот почему, заранее осведомленный о предстоящем возвращении Кадваллона, Эдвин устремлялся ему навстречу, разбивал его корабли, так что все находившиеся на них тонули в водной пучине, и не допускал войти в гавань. Не зная, что ему предпринять, отчаявшись в возможности возвращения, Кадваллон задумал отправиться к Соломону, королю армориканских бриттов, и попросить у того помощи и совета, как бы ему вернуть себе королевство.
Когда они плыли к Арморике, внезапно налетели страшные бури и разбили корабли с его спутниками, которых поглотила пучина, при этом уцелел только тот, на коем находился он сам. Кормчего королевского корабля охватил неодолимый страх, и, дозволив гребцам побросать весла, он предоставил корабль на волю судьбы. Бешеные волны всю ночь швыряли его туда и сюда, подвергая смертельной опасности бывших на нем, пока, наконец, на заре нового дня они не приблизились к острову, носящему название Гарнарея (394), и с превеликим трудом не добрались до суши. Кадваллона одолели такие ярость и скорбь из-за гибели его спутников, что трое суток он отказывался от пищи и, вконец ослабев, лежал без движения. На четвертый день он ощутил голод, и ему неодолимо захотелось поесть дичины. Призвав Бриана, он рассказал ему о своем страстном желании. Тот, прихватив лук с колчаном, принялся обходить остров, дабы, если представится случай, добыть дичи и приготовить для Кадваллона еду. Но обойдя весь остров, он не нашел того, что искал, и погрузился в горестные раздумья, так как не мог угодить влечению своего господина. Он опасался, как бы тот не умер от слабости, если не удовлетворит своей потребности в свежем мясе. И вот он придумал нечто доселе неслыханное: он разрезал себе бедро, отделил от него кусок и, выстругав вертел, изжарил на нем этот кусок, после чего отнес к королю Кадваллону, выдав его за дичину. Тот, считая, что перед ним и вправду мясо дикого зверя, принялся его есть и насыщаться, дивясь, что такого отменного вкуса он ни в каком другом мясе доселе не находил. Насытившись, король повеселел и обрел подвижность, а еще через трое суток совершенно поправился. 194. Дождавшись попутного ветра, они готовят снасти своего корабля к отплытию и, подняв парус, пускаются бороздить океанские воды и пристают, наконец, к городу Кидалета (395). Царь Соломон, к которому они поспешили явиться, их благосклонно принял и воздал им должные почести, а узнав о причине прибытия Кадваллона, пообещал ему помощь, сказав нижеследующее: "Нам очень прискорбно, достойные юноши, что земля пращуров наших угнетена чужестранцами и вы бесстыдно из нее изгнаны: при том, что всем прочим людям удается оберегать свои королевства, непостижимо, почему ваш народ упустил столь плодородный остров и не в состоянии противиться племени англов, почитающих за ничто наших единоплеменников. Когда люди этой моей Британии жили бок о бок с обитателями вашей Британии, они господствовали над всеми соседними королевствами и, кроме римлян, не было такого народа, который мог бы их покорить. Римляне, хотя на время и утвердились в Британии, в конце концов, были все же с позором изгнаны из нее и покинули остров, потеряв попавших в плен или убитых военачальников. Но после того, как переселенцы из британского царства под водительством Максимиана и Конана прибыли в наши края, на долю тех, кто остался на острове, ни разу не выпало счастья располагать прочно сидящим на троне властителем. Хотя многие государи ваши поддерживали древнее достоинство своих предков, однако их менее стойкие духом преемники, сломленные вражескими вторжениями, полностью его растеряли. Я скорблю о немощности народа вашего, ибо мы происходим от одного корня, и люди нашего королевства, именуя себя, как и ваши островитяне, бриттами, мужественно оберегают, как вы видите, свое государство от соседей- непримиримых наших врагов".
195. Выслушав это и другое, высказанное королем, несколько пристыженный Кадваллон ответил так: "О король и потомок царственных предков, премного благодарен тебе за твою готовность помочь мне отвоевать мое королевство. Что же касается выраженного тобой изумления, почему мой народ после переселения части бриттов в эти края не сохранил былого достоинства предков, то это, по-моему, нисколько не удивительно. Ведь знатнейшие люди нашего королевства последовали за названными тобою вождями, тогда как оставшиеся захватили их имущество и поместья. Последние, достигнув положения старой знати, занеслись сверх всякой меры и, преисполнившись надменности из-за притока богатств, стали предаваться такому всеобщему и чудовищному распутству, о каком и не слышали другие народы, и, как свидетельствует историк Гильдас (396), им был свойствен не только этот порок, но и все, обычно одолевающие человеческую природу, и особенно те, что уничтожают добропорядочность, а именно ненависть к правде и тем, кто ее отстаивает, и любовь ко лжи и ко всем, кто ее творит, стремление ко злу, а не к благу, поклонение низости, а не благородству, почитание сатаны, а не ангела света. Они венчали королевской короной не тех, кто чтил Господа Бога, а таких, которые отличались жестокостью, причем немного спустя венчавшие их с ними разделывались не потому, что те и впрямь дурно правили, но ради того, чтобы поставить на их место еще более свирепых правителей. Если кто из них казался мягче и снисходительнее и чуть больше приверженным правде, на того, как на ниспровергателя бриттского государства, обрушивались всеобщая ненависть и оружие всех. Наконец, все угодное и неугодное Богу было для них равноценным, если только они не отдавали предпочтения неугодному. Итак, творилось лишь то, что вредило здоровью, как это бывает при отсутствии сведущего врача, который мог бы отыскать целительное для всех лекарство. И так поступали не только мужи, облеченные властью, но также вся паства Господня и, за редчайшими исключениями, все ее пастыри. Поэтому неудивительно, что подобные выродки, ненавистные Богу за неисчислимые свои преступления, не уберегли родины, оскверненной ими указанным образом. Господь пожелал их покарать, попустив чужеземцев напасть на остров, дабы те отняли у них отеческие поля. Было бы, однако, делом весьма достойным возвратить, если дозволит Господь, согражданам нашим их былое достоинство, дабы не было народу нашему в поношение, что мы, правители, показали себя малодушными, не попытавшись достигнуть этого в наши дни. Ведь у нас с тобой общий прапредок, и это дает мне основание увереннее просить тебя о поддержке. У Мальгона, великого короля бриттов, царствовавшего четвертым после Артура, было два сына, коих звали Эниан и Рун. У Эниана родился Белин, а у Белина- Ягон, у Ягона-Кадван, мой отец. Что касается Руна, то после кончины брата он был вынужден из-за нашествия саксов удалиться в вашу страну, и тут отдал дочь в жены полководцу Хоелу, сыну прославленного Хоела, который вместе с Артуром подчинил ему нашу родину. От этого Хоела родился Алан, от Алана Хоел, твой отец, пред которым трепетала вся Галлия".
196. Когда Кадваллон зимовал у Соломона, он и упомянутый король надумали переправить Бриана в Британию, дабы он как-нибудь умертвил прорицателя короля Эдвина, и затем, чтобы этот прорицатель, прибегнув к привычному своему искусству, не предупредил венценосного сакса о прибытии Кадваллона. Приплыв в Гавань Гамона, Бриан облачился в лохмотья какого-то нищего и изготовил для себя острый железный посох, которым, если представится случай, мог бы убить прорицателя. Затем он направился в Эборак, ибо Эдвин пребывал тогда в этом городе.
Войдя в него, Бриан присоединился к нищим, дожидавшимся у дворцовых дверей раздачи королевской милостыни. Прохаживаясь перед дворцом взад и вперед, он увидел, как оттуда выходит его сестра с кувшином в руке (397), дабы принести воду королеве. Эта сестра Бриана была захвачена Эдвином в городе вигорнийцев, когда тот разорял земли бриттов после бегства из Британии Кадваллона. Когда она проходила мимо него, Бриан, сразу ее узнав, прослезился и чуть слышно ее окликнул. Сначала девушка заколебалась, кто бы это мог быть, но, подойдя ближе и убедившись, что перед ней ее брат, чуть не упала в обморок от изумления, страшась, как бы с ним не приключилось беды и он не был схвачен врагами. Воздержавшись от поцелуев и ласковых слов, она, делая вид, что говорит совсем о другом, сообщила ему необходимые сведения о расположении дворцовых строений и указала на прорицателя, которого он разыскивал и который случайно прогуливался тогда между нищими, собравшимися сюда в ожидании милостыни. Запомнив облик этого мужа, Бриан велел сестре ускользнуть следующей ночью из королевских покоев, выйти из города и прийти к одному старому храму, где она его найдет на паперти. Вслед за тем он замешался в толпу нищих и протискался к тому месту, где их расставлял Пеллит. Улучив мгновение, он поднял посох, о котором я уже говорил, вонзил его Пеллиту пониже груди и с одного удара его убил. Затем, отбросив посох, он скрылся среди всех прочих и, не вызвав ни в ком из окружающих ни малейшего подозрения, охраняемый милостью Божьей, поспешил в упомянутый выше тайник. А сестра с наступлением ночи много раз пыталась уйти, но Эдвин, устрашенный убийством Пеллита, расставил вокруг дворца стражу, которая, тщась раскрыть преступление, воспрепятствовала ее уходу.
Узнав об этом, Бриан покинул свое убежище и ушел в Эксонию, где, собрав бриттов, объявил им о том, что свершил. Отправив вслед за тем вестников к Кадваллону, он укрепил названный город и обратился ко всем видным бриттам, увещевая их постараться во что бы то ни стало уберечь свои укрепления и города и в радостном нетерпении ожидать прибытия Кадваллона, который при поддержке короля Соломона вскорости предстанет перед ними. Когда весть об этом распространилась по всему острову, Пеанда, король мерциев (398), во главе полчища саксов подошел к Эксонии и осадил в ней Бриана.
197. Между тем приплыл Кадваллон с десятью тысячами воинов, которые ему были даны королем Соломоном, и поспешно двинулся к осажденному городу, обложенному упомянутым выше военачальником саксов. Приближаясь к Эксонни, Кадваллон распределил своих на четыре отряда и не замедлил напасть на врагов В завязавшейся битве тут же был захвачен Пеанда, а войско его перебито. И так как ему не оставалось другой возможности спасти свою жизнь, он сдался в плен Кадваллону и отдал ему заложников, пообещав участвовать на его стороне в борьбе против саксов. Взяв в этом столкновении верх, Кадваллон призвал к себе своих приближенных, долгое время скитавшихся по разным местам, и двинулся в Нортанумбрию против Эдвина, беспощадно разоряя его владения. Оповещенный об этом, Эдвин собрал вокруг себя всех князьков племени англов и, выйдя навстречу Кадваллону, столкнулся с бриттами на поле, носящем название Хедфельд (399), и вступил с ними в битву. В этом бою погибает Эдвин и почти все бывшее при нем войско, а также его сын Оффрид и король Оркад Гобольд, пришедший англам на помощь.
198. Одержав победу, Кадваллон обошел все земли англов и так люто расправлялся с саксами, что не щадил ни женщин, ни малых детей, как бы желая стереть с лика земли весь род англов в пределах Британии, и всех, кто попадал в его руки, предавал неслыханным мучениям. Затем он дал бой Осрику, который наследовал Эдвину. В этой битве были убиты Осрик и двое его племянников, которым предстояло править после него, а также Задан, король скоттов, явившийся к ним на помощь.
199. После их гибели царство Нортанумбрию унаследовал Освальд. Напав на эту страну после разгрома упомянутых выше, Кадваллон обратил Освальда в бегство и гнался за ним до самой стены, которую некогда возвел между Скоттией и Британией император Север. Затем Кадваллон отправил туда же Пеанду, короля мерциев, и большую часть своего войска и начал военные действия против Освальда. Тот, осажденный Пеандой в месте, прозываемом Хевенфельд (400), то есть Небесное поле, однажды ночью воздвиг в своем стане крест Господа и наказал своим сотоварищам громким голосом выкликнуть следующие слова: "Давайте преклоним колена и все вместе помолимся Богу нашему всемогущему, единосущему и истинному, дабы он защитил нас от преисполненного надменности войска властителя бриттов и его нечестивого полководца Пеанды. Ведь Господь знает, что война, которую мы предприняли во благо народу нашему, справедлива". Все поступили, как повелел Освальд, и, с первым светом, кинувшись на врагов, в воздаяние за свою веру одержали победу. Когда об этом был извещен Кадваллон, тот, воспылав неистовым гневом, собрал свое войско и бросился по пятам святого короля Освальда. Завязав с ним битву в месте, именуемом Бурне (401), Пеанда кинулся на него и убил (402).
200. После гибели Освальда и многих тысяч его воинов королевство нортанумбров унаследовал его брат Осви, который, отдав Кадваллону, уже утвердившемуся во всей Британии, груды золота и серебра, добился от него мира и покорился ему. Вскоре, однако, против Осви восстали Альфрид и Ордвальд, его сын и племянник, но, будучи осилены им, бежали к Пеанде, королю мерциев, умоляя его собрать войско и пойти вместе с ними за Хумбер, чтобы отнять королевство у Осви. Но Пеанда, опасаясь нарушить мир, установленный королем Кадваллоном во всем королевстве бриттов, отказался выступить в поход без его дозволения и решил подождать, пока Осви не разгневает чем-нибудь Кадваллона. И тот либо сам двинется на него, либо дозволит ему с ним сразиться. И вот однажды в Троицын день, когда король Кадваллон, увенчанный британской короной, торжественно справлял в Лондоне этот праздник, на котором присутствовали все короли саксов, за исключением Осви, а также наместники всех бриттских земель, к королю подошел Пеанда и спросил у него, почему отсутствует один Осви, тогда как все остальные властители саксов прибыли ко двору. Когда Кадваллон ответил, что тот отсутствует по болезни, Пеанда заметил, что Осви, насколько ему известно, направил гонцов в Германию, призывая саксов, дабы отметить им обоим за брата своего Освальда. Он также добавил, что названный Осви нарушил мир в бриттском королевстве, ибо он единственный в целой Британии, кто напал, употребив оружие, на своего сына и на племянника, которых изгнал из своего королевства. Пеанда также попросил Кадваллона дозволить ему либо его умертвить, либо свергнуть.
Охваченный колебаниями, Кадваллон созвал своих приближенных и предложил им поделиться с ним своими соображениями по этому поводу. После многочисленных их выступлений Маргадуд, правитель деметов, сказал нижеследующее: "Мой государь, поскольку ты вознамерился изгнать из Британии все племя англов, почему, вопреки этому своему намерению, ты все же терпишь, чтобы они наслаждались миром, пребывая бок о бок с нами? Раз так, то не препятствуй им затевать между собою хотя бы междоусобные распри, и, истерзанные взаимными избиениями, они, в конце концов, уберутся из нашей страны. Не следует строго соблюдать свое слово, данное тобою тому, кто всегда строит козни, норовя коварными своими уловками завлечь в сети тех, перед кем сам связал себя словом. Саксы с той самой поры, как впервые вторглись в нашу страну, неизменно строили козни и предавали как только могли наш народ. Чего ради мы должны неуклонно держаться нашего слова? Не откладывай дольше, дозволь Пеанде пойти походом на Осви, дабы между ними вспыхнул раздор, и они, перебив друг друга, изникли на нашем острове".
Итак, убежденный этим и многим другим, Кадваллон разрешил Пеанде напасть на Осви, и, снарядив огромное войско, тот переправился через Хумбер и, опустошая земли в стране названного короля, стал его жестоко теснить. Доведенный до крайности, Осви обещал Пеанде бесчисленные королевские украшения и, сверх того, столько даров, что даже трудно поверить, лишь бы тот перестал разорять его королевство, прекратил военные действия и возвратился к себе. Но так как Пеанда никоим образом не соглашался на это, король Осви, уповая на Божью помощь, хотя и располагал меньшими, чем противник, силами, у реки Винвед (403) сошелся с ним в битве, в которой убил Пеанду, а также тридцать военачальников его войска и одержал блистательную победу. После гибели Пеанды его сын Вильфрид с согласия Кадваллона унаследовал отцовское королевство. Он убедил вождей мерциев Эбу и Эуберта присоединиться к нему и возобновил войну с Осви, но по приказанию Кадваллона заключил мир с этим королем.
201. После сорока восьми лет правления преславный и достигший величайшего могущества Кадваллон, король бриттов, обремененный своим возрастом и недугами, в пятнадцатый день от календ декабря ушел из этого мира. Умастив его тело бальзамом и благовониями, бритты поместили покойного в отлитое на редкость искусно бронзовое его изваяние во весь рост. Это облаченное в доспех изваяние они закрепили на бронзовом коне поразительной красоты, установленном поверх западных ворот Лондона в память упомянутых выше побед и во устрашение саксов. У подножия этих ворот они также воздвигли церковь святого Мартина 404, в которой отправляли молебны за упокой скончавшегося короля и погибших его верноподданных.
202. Кормило правления королевством взял в свои руки сын его Кадвалладр, которого Беда называет юношею Хедвальдой (405) и который сначала царствовал как подобает мужчине и в мире. Но по прошествии двенадцати лет после коронации он тяжело заболел и между бриттами разгорелись распри. Мать его была по отцу, но не по матери, сестрою Пеанды. Она происходила из знатного рода гевиссеев. Кадваллон вспомнил о ней после примирения с ее братом, разделил с нею брачное ложе, и она родила ему Кадвалладра.
203. После того как Кадваллон угас, среди бриттов, о чем я уже начал было рассказывать, возникли раздоры, и, охваченные отвратительной рознью, они принимаются разорять свою богатую родину. К этому прибавилось еще одно бедствие, так как ужасный, неслыханный голод напал на безрассудный народ, и все области так оскудели, что не стало никакой пищи для поддержания жизни, кроме дичины, добытой охотою. Вслед за голодом налетело моровое поветрие, которое в короткое время унесло столько народу, что живым было невмочь погребать мертвецов. Из-за этого жалкие остатки населения острова, собравшись толпами и покидая Британию, с громкими воплями устремлялись, уповая на паруса, в заморские страны и, обращаясь к Создателю, пели: "Господи, ты отдал нас на заклание, словно овец, и рассеял нас между народов". Сам король Кадвалладр, плывя с ничтожным флотом в Арморику, такими словами усугублял эти жалобные стенания: "Увы нам грешным, ибо несчастия наши посланы на нас Господом за чудовищные преступления наши, которыми мы упорно и непрерывно его оскорбляли, хотя у нас было время покаяться. И вот он, Всемогущий, обрушил на нас заслуженное нами возмездие, которое вырывает нас с корнем из родной почвы, чего не удалось добиться некогда римлянам, а позднее скоттам и пиктам, ни саксам, несмотря на коварство их и предательства. Но тщетно мы столько раз избавляли от них свою родину, ибо не было воли Господней на то, чтобы мы властвовали на ней вечно. Праведный судия, узрев, что мы никак не хотим прекратить преступления наши и что никому не по силам изгнать с острова наш народ, и пожелав покарать неразумных слепцов, ополчился на нас, почему мы и бежим целыми толпами от собственного своего племени. Вернитесь, римляне, вернитесь, скотты, вернитесь, амброны-саксы, перед вами покинутая нами из-за Божьего гнева Британия, опустошить которую вам было невмочь! Из нее нас изгнала не ваша доблесть, но всемогущество царя над царями, которому непрестанно наносили мы оскорбления".
204. Сокрушенный и стенающий описанным образом и по-иному, он пристал к армориканскому берегу и со всем множеством своих соотечественников явился к Алану, племяннику Соломона, который оказал ему достойный прием. Британия одиннадцать лет подряд была опустошаема страшными бедствиями и если не считать малого числа бриттов, бежавших в Валлию и пощаженных смертью, вселяла ужас в исконных своих обитателей, да и для саксов, умиравших без счета и непрерывно, времена также наступили тяжелые. Остатки их, когда гибельное поветрие прекратилось, последовав своему давнему обыкновению, сообщили в Германию соплеменникам, что коренных жителей на острове не осталось и что завладеть им нетрудно, если они прибудут, намереваясь на нем поселиться. Когда об этом узнал упомянутый нечестивый народ, собравшиеся в несметном числе мужчины и женщины отплыли в Британию и, высадившись в Нортанумбрии, заселили все опустевшие области от Альбании вплоть до Корнубии. Ведь нигде не было местного населения- кроме кучки выживших бриттов, ютившихся в дебрях валлийских лесов-которое могло бы им хоть сколько-нибудь воспротивиться. С этой поры островная держава бриттов перестала существовать, и на острове стали властвовать англы.
205. Затем по прошествии известного времени, когда прибывшие в Арморику бритты окрепли и воспрянули духом, Кадвалладр, не забывавший своего отечества, которое уже избавилось от упомянутого морового поветрия, и мечтавший вернуть себе былое достоинство венценосца, обратился к Алану за помощью. Но, после того как он добился желаемого и уже принялся снаряжать флот, к нему воззвал ангельский глас, повелевший отступиться от этого замысла. Ведь Создатель не хотел, чтобы бритты господствовали на острове, пока не наступит то время, которое Мерлин напророчил Артуру. Этот глас также наказал Кадвалладру отправиться в Рим к папе Сергию (406), дабы покаяться и быть причисленным к лику святых. Он возвестил, сверх того, что народ бриттов в воздаяние за свою приверженность к истинной вере вновь завладеет, по миновании предрешенного времени, своим родным островом, но что это произойдет не раньше, чем, получив в свои руки его, Кадвалладра, останки, бритты перевезут их из Рима в Британию; и лишь разыскав также останки прочих своих святых, сокрытые в тайниках из-за вторжения на их землю язычников, восстановят, наконец, свое государство. Выслушав реченное ему ангельским гласом, святой муж тотчас же предстал перед королем Аланом и рассказал тому о дарованном ему откровении.
206. Тогда Алан, собрав различные книги о пророчествах орла из Цестонии и о прорицаниях Сивиллы и Мерлина (407), начал тщательно их изучать, чтобы выяснить, совпадает ли откровение Кадвалладру с записанными в них предсказаниями и, не обнаружив между ними никаких разногласий, посоветовал Кадвалладру, отложив поход на Британию, повиноваться промыслу Божию и исполнить повеление ангела, а также отправить на остров сына своего Ивора и племянника Ини (408), чтобы те правили уцелевшими бриттами и чтобы народ, вознесенный чередой предшествующих поколений, не утратил свободы из-за нашествия чужеземцев. А Кадвалладр, отринув мирскую суету ради Господа и вековечного царства, прибыл в Рим и, приобщенный святых тайн папою Сергием, неожиданно занемог и в двенадцатый день от майских календ в год от Рождества Господа нашего шестьсот восемьдесят девятый, покинув плотскую свою оболочку, вступил в палаты царства небесного.
207. Ивор и Ини, снарядив для себя корабли и собрав, сколько им удалось, готовых отправиться с ними воинов, высадились на острове и в течение сорока девяти лет тревожили народ англов частыми и беспощадными нападениями. Но это мало чему помогло. Мор и голод, а также непрекращающиеся внутренние раздоры настолько обессилили некогда гордый народ, что ему было невмочь упорствовать и отражать врагов. Погрязнув в невежестве, он стал называть себя не бриттами, а валлийцами, присвоив себе это название либо потому, что у них был вождь, Валлон, либо по имени королевы Валаес (409), либо их окрестили так чужеземцы. Саксы, напротив, соблюдая благоразумие, сохраняли между собой мир и согласие, обрабатывали поля, отстраивали города и укрепления и, лишив бриттов господства при вожде Адельстане (410), который первым из них увенчал себя королевской короной, держали уже в подчинении всю Лоегрию. Утратив бриттское благородство, валлийцы впоследствии не воссоздали древнего государства на острове; недовольные саксами, они порой восставали на них и непрерывно дрались либо с ними, либо в междоусобных схватках.
208. Об их королях, которые с этого времени властвовали в Валлии, я предоставляю написать Карадоку Ланкарбанскому (411), моему современнику, о королях саксов-Вильгельму Мальмсберийскому (412) и Генриху Хунтендонскому (413), каковым я настоятельно советую умолчать о бриттских королях, ибо они не располагают той книгой на языке бриттов, которая, будучи привезена из армориканской Британии архидиаконом Оксенфордским Вальтером, правдиво сообщает историю их и которую, чтя память названных в ней властителей, я постарался перевести на латинский язык.

1 (гл. 1-40)   2 (гл.41-80)  3 (гл.81-120)  4 (гл. 121-160) 5 (гл.161-208)  6 (Жизнь Мерлина)
комментарии к гл.161-208 (открываются в новом окне)

 
Оглавление раздела "Проявления духа времени"  
 
 
Историко-искусствоведческий портал "Monsalvat"
© Idea and design by Galina Rossi
created at june 2003