Предыдущая    Начало    Следующая

Ольга Добиаш-Рождественская
Крестом и мечом
стр. 36

его с магистром Жаком Моле во главе. Есть и медленно умирающие. Это в особенности приходится сказать об ордене иоаннитов (госпитальеров). Менее неприятный для сильных мира, проявивший себя больше благотворительной деятельностью, нежели властными притязаниями, он вызывал к себе более терпимое отношение. Но и его бросали из страны в страну, из Палестины в Кипр, из Кипра на Мальту, его территория все больше суживалась, пока он не умер от старческого бессилия и его корона, поднесенная императору далекой державы Павлу I, не очутилась в московской Оружейной палате [...]. Так идет по спадающей, кривой история романского Запада в крестоносном движении. Сперва оно увлекает всех: сервов и горожан, трезвых и восторженных, добрых людей и преступников. Дальше в его фарватере остаются преимущественно расчетливые армии воинов и купцов. На вершине одного из последних его всплесков - святой король Франции и, в заключение, ворох бумажных проектов. Однако отдельные волны движения, по-видимому, разбиты большими интервалами и то общество, которое через каждые сорок лет, а потом чаще выкидывало на берега Сирии и Африки большие волны, в промежутках жило не одними интересами священной войны, и самые эти интересы и порывы часто рождались из других, в них возвращались и с ними сливались. В этом смысле, собственно, кажется, нет истории Крестовых походов, а есть история Западной, а также и Восточной Европы со всею полнотою ее огромного жизненного содержания, которое ее наполняет, иногда переливаясь в эту сторону - на "священный путь". Разъяснить глубоко и до конца явление крестоносного движения, казалось бы, значит дать полную историю средневековой жизни [...]. От похода до похода в некоторых слоях общества совершается интенсивный труд переработки итогов совершившегося движения и подготовки нового. Эта работа - одна из самых видимых и слышимых в жизни средневековой Европы. Она отразилась на торговых книгах городов, на законодательных сборниках сеньорий, на хрониках и мемуарах, на сказаниях и песнях. Не нужно особенной анализирующей силы, чтобы выделить в средневековой жизни и утверждать связный, замкнутый в себе, хотя и сплетающийся с другими процесс крестоносного движения. Его рассматривают как производную от экономического и социального развития Средиземноморья, от политической его эволюции. Он есть все это, но и нечто иное и большее, имеющее свою резонирующую среду, своих носителей, свои формы и краски. Во всяком случае он создал свою особенную литературу, резко выделяющуюся в мире средневекового летописания. Iter transmarinus - "Путь за море", Via Sacra - "Священная дорога", Gesta Dei - "Божий подвиг" - такие титулы обычно давали крестоносным хроникам их авторы. Мир в движении к высшей цели, радостная жертва, в которой сиянием высшего идеала озарена самая смерть, - такова была их концепция совершавшегося. Этот момент идеалистического напряжения, какой они улавливали в происшедшем через все неприглядные стороны, которые они сами так честно подметили и изобразили, - этот момент давал в их представлении единство совершавшемуся. Он помогал выделять его в одну сплошную хронику, которая теперь лежит перед нами в многочисленных томах "Gesta Dei per Francos"* [* "Деяния Бога, совершенные франками" (лат.)], из которой брызжет яркая радуга красок и переживаний и чуется трепет стремящейся ввысь человеческой души. Потому что в глубоких его основах, как и в его вершинах, обнаруживается идеальный смысл движения: единение, ради великого подвига, всего христианского братства, в котором рассыпанные члены соединялись в одно тело и стареющему миру явилась надежда обновления. В симфонии исторической жизни, - а этой симфонией, хотя бы и отзвучавшей, питается душа народов, - крестоносное движение прошло, как высокий призывный голос, и по его тону еще века спустя не раз настраивалась музыка восприятия и действия европейского Запада, более всего Запада французского. Подобно инструменту, наигранному искусством благородного мастера, коллективное сознание его народов не раз давало звук согласный, мужественный и прекрасный, под прикосновением новых ураганов истории. И теперь, когда слышишь вновь патетическую симфонию романского мира, думаешь, что перед ним не напрасно прошел некогда в мареве пустыни его таинственный вождь. Рыцарь Бедный, молчаливый и простой... С ним, чистым своим воплощением, душа западного человечества обняла виденье, непостижимое уму "И глубоко впечатленье В сердце врезалось ему"…


ПРИМЕЧАНИЯ
1 Именуя так Генриха II Плантагенета (1133—1189), О. А. Добиаш-Рождественская хочет подчеркнуть его принадлежность к французской культуре. — Примеч. автора послесловия (далее: Б. К.).
2 Ни Грин, ни Стеббс, ни Рамсе, ни Куглер, ни Брейс, ни Картелиери (историки конца XIX — начала XX в., писавшие о третьем крестовом походе и Плантагенетах. — Б. К.) не дали приводимой ниже характеристики в такой форме. Но их отдельных из замечаний и общего тона можно заключить, что они бы от нее не отказались.
3 См. примеч. 2.
4 «В начале было дело» («Фауст»).

Предыдущая    Начало    Следующая

* * *